Век Филарета - [10]

   Резвая Аня любила бегать, купаться, что поощрялось матерью, и лазить по деревьям, что строго запрещалось; много ходила пеш­ком, ездила верхом. Мать приучила ее читать Священное Писание и молиться.

   Навещавшая их тетка, напротив, девочку ласкала. С осторож­ностью разговаривая с сестрой, она как-то решилась спросить:

 — Зачем ты дочку так грубо воспитываешь?

 — Я не знаю, в каком она положении будет. Может быть, и в бедном или выйдет замуж за такого, с которым должна будет по дорогам ездить — так и не наскучит мужу прихотями, всем будет довольна, все вытерпит. А ежели будет богата, то к хорошему легко привыкнет.

   Зимою жили в городе, и там Аня постигала другую науку — милосердия. Всякую неделю мать с дочкой хаживали в тюрьму, где раздавали деньги, еду и сработанные своими руками рубашки, чулки, колпаки, халаты. Больных Мария Лукинична лечила, кор­мила особенной пищею и поила чаем. Аня не стояла в стороне, подчас и раны обмывать приходилось.

   Приходили в дом нищие — и оделялись деньгами, рубашками, башмаками. Сама их кормила за столом и заставляла детей при­служивать. Мало того, одного из своих дворовых она отрядила специально для поисков немощных и страждущих. Сколько бед­ных домов было у нее на содержании, сколько сирот выдала замуж!

— Ежели ты будешь в состоянии делать добро для бедных и несчастных,— нередко повторяла мать Ане,— то ты исполнишь закон Христов, и мир в сердце твоем обитать будет, и Божие благословение сойдет на главу твою, и умножится богатство твое, и ты будешь счастлива. А ежели ты будешь в бедности и нечего тебе дать будет, то и отказывай с любовью, чтобы и отказ твой не огорчил несчастливого, и за отказ твой будет тебя благословлять. Но в бедности твоей ты можешь делать добро: посещать больных, утешать страждущих и огорченных. И помни всегда, что они есть ближние твои и братья, и ты за них будешь награждена от Царя Небесного. Помни и не забывай, мой друг, наставления матери твоей...

   Так в трудах и молитвах текли дни доброй помещицы, и никто не ждал их скорого пресекновения.. Но вот как-то арестанты уви­дели в дверях одну Аню с узелками.

 — Жива ли наша благодетельница?

 — Жива,— ответила девочка,— но больна. И говорят, опасно.

Болезнь навалилась на Марию Лукиничну вдруг и разом при­давила ее. Все вокруг и сама она сознавали, что наступили по­следние дни земной ее жизни. И вот тут откуда-то возникли соседи — Елизавета Федоровна Карамышева с сынком Алексан­дром Матвеевичем, двадцати семи лет. Повадились ездить на весь день. Мать сидела с больной, а сын — с Аней в гостиной. Ей эти посещения были неприятны, а отчего — понять не могла. Александр Михайлович рассказывал о своей военной службе, о поездках по России, ато просто смотрел на нее и странно улыбался.

   В мае переехали в деревню. Больная едва отошла от дороги, как велела позвать Аню.

— Вот что, друг мой,— слабым голосом сказала Мария Луки­нична.— Выслушай от меня спокойно все, что я буду тебе говорить. Ты видишь, что нет надежды к моему выздоровлению. Я не стра­шусь смерти и надеюсь на милосердие Спасителя, но горько мне тебя оставить в таких летах... Брата твоего я пристроила, а у тебя есть другая мать и покровитель. Не откажи только признать их за таковых. Дай мне спокойно умереть!

   Девочка от усталости и ошеломления даже не заплакала.

 — Я, маменька, никогда вашей воле не противилась...

 — Так знай, что я тебя помолвила за Александра Матвеевича и ты будешь скоро его женою.

Будто одеревенела тринадцатилетняя Аня.

 — Ты поняла меня?

 —  Кто же будет ходить за вами, маменька?

 — Тебя со мною не разлучат. Да и недолго уже...

    Со свадьбой не медлили, но далее жизнь пошла не так, как ожидала Аня. С матерью ее

разлучили, несмотря на горькие слезы и отчаяние. Муж отвез ее в свою деревню, в небольшой старый дом, где отвел ей комнату, объявив, что она должна слушаться но всем его и его племянницу, которая с ними будет жить пос­тоянно, и даже спать будет с ним в одной спальне, так как очень любит дядю, и ей тягостно ночь провести, не видевши его. Но говорить об этом никому никогда не надо. Так много горя об­рушилось на Аню, что у нее и сил недостало удивиться, почему нельзя говорить никому о горячей любви племянницы к дяде.

    Началась новая жизнь, чаще — беспросветно тягостная, реже — дарящая утешение. Будто знала покойная Мария Лукинична, к чему надо готовить дочку. Муж был способен и удачлив по службе и горном ведомстве, имел влиятельных покровителей и хороший доход, по деньги уходили на игру и гульбу. С женою был то груб то злобен, то насмешлив; в Великий пост заставлял есть мясной суп, а то предлагал ей завести любовника. «Племянница» вскоре пропала, но он ни одной юбки не мог пропустить. Дома своего не было — снимали квартиры то в Петербурге, то в Петрозаводске,то в Архангельске, то кочевали по Малороссии. Так прожила она без малого двадцать лет.

    Но все имеет конец на этом свете. Похоронив мужа, Анна Евдокимовна вскоре вышла замуж за Александра Федоровича Лабзина, молодого (на восемь лет моложе ее) чиновника секретной экспедиции Санкт-Петербургского почтамта. Сблизило их испы-