Век дракона - [13]

Люди в деревне обеспокоились не на шутку. Женщины собрались в доме старухи, голосили и причитали, оплакивая не столько Шатту, сколько собственную беду. Теперь дракон-людоед не уйдет, пока не истребит всех, говорили знающие люди; отвлечь его может только более легкая добыча. Надеялись еще, что обойдется, и действительно, какое-то время дракон находил пропитание за пределами долины. Но, когда решили, что он больше не появится, наведался в деревню снова. На этот раз дракон разорил загон для скота, покалечил и задавил полдесятка коз, а двух утащил. Тогда, собравшись на сходку, решили оставлять ему раз в несколько дней козу — в лесу, поближе к его логову, подальше от деревни.

Но все равно больше никто не спал спокойно по ночам, да и днем поглядывали со страхом в сторону леса, не выйдет ли людоед. Зима, и верно, оказалась плохой. Правду сказать, такой ужасной зимы еще не бывало.

* * *

Поначалу сидели все, тесно сбившись в кучу, чтобы теплее. От дыхания изо рта клубами вырывался пар — так успел остыть дом за полдня, пока хозяев не было. Дрова принесли с собой, подбрасывали в печь, не жалея, и скоро она дышала на них раскаленным жаром, а кривые бока нагрелись так, что пришлось убраться от них подальше. Афагор принес глиняный горшок, полный снега, поставил на печь. Когда вода закипела, побросал в горшок кругляши из пресного теста, пару луковиц. Разломил черствую лепешку. Раздал всем деревянные ложки, которые при них вырезал долгими вечерами. Зачерпнул варево, попробовал, вздохнул:

— Оно конечно… Впрочем, больше ничего нет. Лопайте, парни.

Когда Афагор окреп настолько, что смог ходить, они с Влахом перебрались от знахаря и поселились в доме одного из погибших. Дом был старый, с покосившейся крышей, но это было жилище, и оно защищало от холода, если не забывать подбрасывать в печь дрова. Афагор был еще плох, ходил с трудом, шрам на боку болел, одолевала слабость после лихорадки. Хорошая еда и тепло быстро вылечили бы его, но не было в деревне этой зимой ни того, ни другого.

Афагор был странствующим сказителем. Бродил от города к городу, от деревни к деревне, останавливался ненадолго, рассказывал сказки и истории, слушал, что было порассказать у местных жителей, и шел дальше. Занятие не то, чтоб прибыльное, если судить по его истрепанной одежке, однако ему не надоедало. Рассудительный Эмонда как-то спросил его, в чем толк — бродить то там, то тут, рискуя попасться лихим людям или вот — дракону; ни спокойной жизни, ни богатства. Но Афагор тогда лишь улыбнулся.

Это было еще до того, как Афагор начал рассказывать свои истории.

Они с Влахом вовсе не собирались заходить в Озерную долину, даже не знали, что там есть деревня. Дракон напал, когда они проходили мимо леса, ранил Афагора, и они бежали от него в лес, понимая, что на равнине не будет никакой возможности спастись. Влах недавно напросился в спутники к сказителю: был он сирота из далекого поселка то ли на севере, то ли на западе, они за это время успели столько раз переменить направление, что не могли точно определить, где это было. Впрочем, ничего хорошего Влах о своей родине не мог вспомнить, так что ему было безразлично, где она находится.

Рана Афагора была серьезной, и еще повезло, что его заметили ребята. Из-за того, что был слишком слаб, и решил остаться на зиму в деревне. Он не перенес бы ночевок прямо на земле, неизбежных в пешем странствии. В деревне были такие, которые посматривали на него косо — лишний рот! — но их было немного… Зима обычно еще и самое тоскливое время в году, а этой зимой то в одном доме, то в другом собирались вечерами поговорить, — а больше послушать Афагора.

Пламя свечи или огонь очага играли отблесками в его рыжих косматых волосах, красные блики скользили по колючей щетине щек, съезжали за ворот. Афагор рассказывал, опустив голову, лишь изредка поднимая ее. скользил внимательным, чутким взглядом по лицам слушателей, и снова устремлялся и голосом, и взглядом в невидимые прочим дали, откуда говорил с ними то серьезно, то насмешливо. Когда вот так он задумывался, повесть его становилась непонятной, и разобрать можно было только, что она о грустных вещах. Но через некоторое время сказитель спохватывался, менял разговор, и вскоре слушатели уже покатывались над крепкими шуточками и развеселыми байками.

А все-таки, хоть и любили в деревне Афагора, как человека невредного да веселого, однако считали тронутым. “Разве это ремесло? Только для недостаточных умом людей и подходит”, — рассуждали. Кто не считал его безумцем, так это трое ребят. Н’Даннгу он и вовсе казался разумнее всех прочих взрослых.

Мальчишкам Афагор рассказывал такое, чего никогда не говорил взрослым.

— Увы, — вздыхал он, и ребята видели, что сказитель действительно огорчен, — им нет дела до того, что случилось когда-то в далеких краях — если только оно не было точь-в-точь похоже на то, что они видят каждый день. Их мысли давно уже закрыты для неизведанного и чудесного; жизнь сделала их глухими к прекрасному и необычайному — и, наверное, это правильно, иначе они бы томились от тоски или ушли в странствия. И все-таки жаль, потому что над байкой можно посмеяться и забыть, а истории, прошедшие сквозь время и не утратившие своих чар — они не просто развлекают, эти сказки. Но зачем я убеждаю вас, ведь вы и так готовы их слушать! Вот рассказ о том, как некий отважный рыцарь победил Черного принца, в нем все чистая правда — разумеется, кроме выдумки. Итак, очень давно, очень далеко отсюда…