Век бурь и волков - [16]

Райнхардт сморщившись, как от зубной боли, терпеливо выслушал это выступление почти до конца, затем установил переключатель 'громкой связи' в режим микрофона. ‒ Безусловно, этот 'хайль' самый ошеломительный из всех, которые мне до сих пор приходилось слышать, ‒ подытожил он мысленно.

‒ Продуть балластные цистерны, ‒ сухо приказал он. ‒ Всплываем.

‒ Распорядитесь, чтобы никто не выходил на верхнюю палубу, ‒ потребовал Висман. ‒ Только наша группа, капитан и вы.

Люк отворился со звуком откупориваемой бутылки шампанского, по кораблю промчался порыв ветра, затем давление внутри и снаружи субмарины выровнялось. Райнхардт неторопливо вышел на мостик и закурил трубку.

Дул резкий ветер и море заметно волновалась. Туман осел, но серость пейзажа от этого не уменьшилась. Стало заметно прохладней.

Стоящий в дрейфе корабль неприятно кренился то на один, то на другой борт, затем его стало разворачивать по ветру. Волны ударяли о рубку и с шумом разбивались о палубу у ее подножия.

Старик молчал. Райнхардт тоже был не в настроении поддерживать разговор. Только поднял воротник куртки и покрепче натянул на голову фуражку, чтоб ее не унесло ветром.

Вскоре отворился люк торпедного отсека и на палубу вышла пара 'близнецов' в длинных кожаных плащах и в своих неизменных блестящих касках, напоминающих ночные вазы. За ними вывели трех потерпевших кораблекрушение матросов. Райхардт, судорожно схватившись за ограждение рубки, наблюдал широко открытыми от удивления глазами как из люка выходят Висман и Фордингер ‒ оба в каких-то идиотских опереточных костюмах, укутанные в лохматые меха, в шлемах с впечатляющими изогнутыми рогами. За ними выкарабкалась Ева, одетая столь же идиотски ‒ в скрепленную фибулами на плечах меховую накидку и в панцирь с блестящими, украшенными свастиками, золотыми мисочками на месте ее импозантных грудей. Маковку шлема оперной дивы украшали развернутые крылья, от чего создавало впечатление будто какая-то сумасшедшая утка попыталась устроиться на ее голове. Очутившись на раскачивающейся палубе, она тут же подскользнулась и ухватилась за мокрый релинг. Вслед за Евой из люка показались хромированные шлемы второй пары 'близнецов', напоминающие блестящие от плесени шляпки грибов.

Райнхардт пыхнул трубкой и беззвучно рассмеялся сквозь зубы. Но когда его взгляд переместился на босых, оборванных, дрожащих от холода на сырой палубе английских матросов, у него тотчас исчезла всякая охота веселиться.

Очень не по душе ему пришлось, каким способом их поставили на скользкой палубе, с трудом держащихся друг за друга. И положение, которое заняла вся четверка 'близнецов'. Более всего ему не понравился один из них, вставший спиной к пленникам и то и дело поглядывающий вверх на рубку, на наблюдавшего за этим зрелищем Райнхардта.

Мегафон, прикрепленный к антенной мачте, вдруг затрещал и выплеснул ему прямо в ухо дикую патетическую мелодию. Вслед за этим раздалось пение Евы:

Руны найдешь

и постигнешь знаки,

сильнейшие знаки,

крепчайшие знаки,

Хрофт их окрасил,

а создали боги

и Один их вырезал,

Один у асов,

а Даин у альвов,

Двалин у карликов,

у етунов Асвид,

и сам я их резал.

Ветер все крепчал, но корабль, успевший развернуться 'носом' в сторону волн, теперь гораздо меньше страдал от сильной продольной качки.

'Ряженные', собравшиеся в этой части корабля, едва удерживали равновесие. Волны омывали корпус подлодки и клочья пены с шипеньем растекались под ногами узников и их стражи.

Фордингер что-то крикнул, после чего двое 'близнецов' схватили одного из пленных матросов под руки и заставили его встать на колени. Фордингер резким движением вынул из ножен сверкающий меч с рукояткой, завернутой в спираль, и рассек поверженному пленнику горло.

Ветер свистел в тросах штага и сетеотвода, громкоговоритель ревел, Ева пела, а человек, вырывающийся из рук 'близнецов', истекал кровью ‒ ее темная пенистая струя ярко окрасила палубу корабля и корпус основной балластной цистерны. Райнхардт видел как судорожно дергались белые ступни умирающего матроса, как пульсирующий кровавый ручей ударил в стальное покрытие, словно струя воды из садового шланга.

Знаю девятое, ‒

если ладья

борется с бурей,

вихрям улечься

и волнам утихнуть

пошлю повеленье.

Райхардт ‒ окаменевший, бледный, как полотно, судорожно вцепился пальцами в ограждение рубки. Солдат, стоящий лицом к нему, молча снял автомат с предохранителя и предостерегающе приподнял ствол.

'Братья-близнецы' за его спиной в это время спихнули за борт первую жертву и повалили на колени второго пленника. Не веря своим глазам, Райхардт наблюдал как и этот моряк погружается в спененное изумрудное море, а вокруг него разливается темное пятно, похожее на дым.

‒ Bastard! Fucken nazi bastard! ‒ вскричал третий матрос, но один из 'близнецов' резким движением ударил стволом МП ему в лицо и, повергнув пленника на палубу, наступил сапогом ему на спину.

Одиннадцатым

друзей оберечь

в битве берусь я,

в щит я пою, ‒

побеждают они,

в боях невредимы,

из битв невредимы

прибудут с победой.

Райнхардт продолжал стоять неподвижно до завершения этой резни. Ева тем временем несколько раз теряла равновесие и принималась блевать через релинг. Фордингер собрал в миску немного крови, после чего, поддерживаемый за пояс одним из 'близнецов', подошел к рубке и стал рисовать на ней зигзагообразные знаки ‒ такие же, как на его камнях. Райнхардт отвернулся и, провожая взглядом тонущего в скорченной позе третьего моряка, краем глаза заметил блеск металла. Риттер, не дрогнув мускулом своего каменного, непроницаемого менторского лица, прятал в кобуру свой пистолет. Пистолет из капитанского сейфа.