Вегетарианка - [40]

– Вы плохо выглядите. Наверное, мало спите?

Она не может ответить сразу.

– Ответственный за больного должен быть здоровым.

Они обмениваются легкими поклонами, и доктор первым покидает комнату, все так же стуча ботинками. Она выходит вслед за ним и видит удаляющуюся фигуру уже в самом конце коридора.

Когда она возвращается на длинную скамью перед регистратурой, в дверях появляется средних лет женщина в яркой нарядной одежде под руку с мужчиной примерно того же возраста. Должно быть, пришли навестить больного. В следующее мгновение изо рта женщины вырывается площадная брань. Мужчина, не обращая внимания на оскорбительные слова, очевидно, уже привыкнув к ним, достает из большого портмоне медицинскую страховку и протягивает служащей в окошко.

– Сволочи! Высосал бы кто все ваши кишки, и все равно легче не стало бы! Я собираюсь эмигрировать! С такими сволочами, как вы, ни дня не хочу быть вместе!

На мужа вроде не похож. Старший брат или, может, младший? Если сегодня эту женщину оформят и положат в больницу, то наверняка ночь ей придется провести в изоляторе для буйных. Весьма вероятно и то, что ей свяжут руки и ноги, всадят укол с успокоительным. Она рассматривает яркую шляпу с цветочным орнаментом на женщине, орущей благим матом. Вдруг осознает, что вот таких людей, сошедших с ума, воспринимает уже спокойно. Мирная улица, заполненная толпой нормальных прохожих, время от времени ей кажется непривычной.

Она вспоминает тот день, когда впервые привезла сюда Ёнхе. Ярко светило солнце, осень только наступила. Изолятор для тяжелобольных в общей больнице Сеула находился недалеко от их дома, но плата за лечение оказалась слишком высокой, поэтому, услышав от многих, что в этой больнице хороший уход, она перевела сестру сюда. Чтобы выписать ее из городской больницы, она пошла на консультацию с лечащим врачом и от него получила совет лечить сестру амбулаторно:

– Пока, судя по нашим наблюдениям, все идет нормально. Вести прежнюю жизнь в обществе она не сможет, но сейчас для выздоровления требуется помощь семьи.

Она ответила:

– В прошлый раз я выписала ее из больницы, поверив вашим словам. Я думаю, не забери я ее тогда, сейчас ей было бы лучше.

Тогда она знала. Знала, что тревога по поводу новой вспышки болезни – с ней она поделилась с доктором – всего лишь внешняя причина. Знала, что не сможет вынести присутствие Ёнхе рядом с собой. Знала, что не сможет ее видеть, потому что та напоминает о страшном прошлом. Знала, что тайно ненавидит ее. Знала, что не сможет простить безответственность сестры, которая в одиночку перешла границы их общего мира, переложила всю грязь жизни на ее плечи.

К счастью, Ёнхе сама захотела продолжить лечение:

– В больнице спокойно.

Четко сказав доктору эти слова, одетая не в больничную пижаму, а в обычную одежду, она казалась тихой и кроткой. Взгляд ее был ясным, в очертаниях губ чувствовалась твердость. Поскольку она ела очень мало, вес ее уменьшился, и сейчас она, и до того худая, отощала совсем. Только этим она отличалась от обычных людей. И в такси, которое везло их в больницу, она сидела тихо, глядя в окно, не подавая никаких признаков беспокойства, а когда добрались до места, легкими шагами, словно вышла прогуляться в парк, последовала за ней. И настолько она не выглядела больной, что в регистратуре служащая спросила:

– Кто из вас к нам поступает?

Пока они ждали, когда оформят документы, она сказала Ёнхе:

– Здесь, на чистом воздухе, у тебя должен появиться аппетит. Тебе надо есть побольше, и тогда ты поправишься.

В последнее время понемногу начавшая что-то говорить, Ёнхе, бросив взгляд на дзелкву за окном, сказала:

– Да… Здесь есть большие деревья.

Санитар средних лет, сильный и здоровый на вид, получив указание от руководства, подошел проверить содержимое сумки поступающего в больницу. Нижнее белье, повседневная одежда, тапочки, предметы личной гигиены. Мужчина тщательно осмотрел каждую вещь, каждый предмет. Наверное, проверял, нет ли среди них веревки, шпильки или булавки. Вынув из сумки толстый длинный пояс к шерстяному пальто, он велел сестрам идти за ним.

Открыв ключом дверь, санитар прошел в больничный корпус; они двинулись следом. Ёнхе оставалась невозмутимой, пока знакомилась и разговаривала с медсестрами. Наконец, опуская сумку с вещами рядом с указанной кроватью в шестиместной палате, она вдруг уперлась взглядом в частые металлические прутья на окнах. Чувство вины, до сих пор не дававшее о себе знать, тяжелым камнем легло на душу, и она растерялась. В эту минуту Ёнхе молча подошла и встала рядом.

– …И отсюда видны деревья.

Плотно сжав губы, она убеждала саму себя: «Не поддавайся чувствам. В любом случае, эта ноша тебе не под силу. Никто тебя за это не осудит. Достаточно того, что ты уже сделала для нее».

Она не взглянула на профиль Ёнхе, стоявшей рядом. Не могла оторвать глаз от того, как за окном яркие осенние солнечные лучи преломляются над лиственницей, еще не сбросившей все свои иголки. Словно утешая, Ёнхе позвала ее спокойным, тихим голосом:

– Сестра.

От ее старого черного свитера смутно пахло нафталином. Она ничего не ответила, и Ёнхе еще раз тихо прошептала: