Веер с глазами из опала - [3]

Персис вздохнула: сейчас предстоит выслушать обычные сетования Молли на её худобу.

— Я знаю, что худа, как рельс. Но я всегда такая, Молли, сколько бы ни ела. Ну, хорошо. Ясно, что мне придётся что-то надевать, и так как мисс Леверетт настолько добра, я с благодарностью приму её предложение.

На самом-то деле она не была благодарна. Ей не хотелось носить чужую одежду. Казалось бы, ничтожная неприятность: ведь нужно быть благодарной за спасение. Но в одном она была уверена: чтобы снова отправиться в море (если «Стрелу» залатают, и они смогут продолжить путь), потребуется всё её мужество.

Однако два часа спустя она уже примирилась с собой и со всем миром. Стройная чёрная девушка принесла вёдра с горячей водой, и Молли отмыла волосы Персис от соли, просушила их и расчесала. Персис надела муслиновое платье, гораздо более роскошное и дорогое, чем одежда из её собственного чемодана. В сущности, она теперь была одета для официального чаепития.

Модные рукава платья лимонного цвета (который хорошо подходил к её каштановым волосам и желтовато-бледной коже) плотно облегали руки от плеча до локтя, а потом расширялись облаком кружев. Широкий воротник тоже был обшит тонкими, как паутина, кружевами. А на вырезе воротника красовался бант. К платью прилагался передник из кисеи с отделанными рюшами краями.

Молли искусно зачесала Персис волосы, старательно уложила локоны, хотя в этом влажном климате они скорее напоминали развевающиеся космы, чем правильные кольца. И всё же Персис взглянула в зеркало не более уверенно, чем раньше. Все эти кружева ей не шли. Слишком уж у неё худое лицо и слишком острый нос с горбинкой. Она выглядела как школьная учительница.

— Как дядя Огастин? — её снова потревожило сознание долга.

— Он ещё спит, мисс Персис. Шубал сидит рядом с ним, если ему что-то понадобится. Но вы можете на него взглянуть.

Молли открыла дверь комнаты и указала на другую дверь, напротив.

— Мисс Лидия и миссис Прайор внизу, на веранде. Спуститесь по лестнице, а потом прямо…

Персис кивнула и тихо постучала в дверь дяди. Выглянул Шубал. Его седые бакенбарды топорщились вокруг худого лица. Он пропустил девушку, но предупреждающе прижал палец к губам.

Здесь тоже стояла большая кровать под балдахином из сетки. На фоне подушек, поддерживающих голову и плечи (после болезни дяде приходилось спать почти вертикально), лицо старика казалось совсем бледным. Редкие волосы торчали хохолком, как у птиц, которых иногда привозят моряки. Рот был открыт и расслаблен. Дышал дядя поверхностно и часто. Глаза его были закрыты.

А ведь именно эти глаза делали дядю Огастина таким живым. Вопросительное выражение ярких голубых глаз — первое, что отметила Персис, когда дядя привез её к себе, завершив многолетние скитания по чужим странам. Почему-то она никогда не считала его стариком, хотя он являлся старшим членом семьи, а её отец был намного моложе брата. Девушка смотрела на это худое усталое лицо, на закрытые глаза, и внезапно её охватил страх. Она не могла представить себе будущего, в котором нет дяди Огастина, его суховатого юмора, его острого разума, всегда полного любопытства. Впрочем, он всегда держался довольно отчуждённо, и её привязанность к нему в основном была вызвана благодарностью и чувством долга, но не любовью.

Много ли людей его возраста приняли бы осиротевшую восьмилетнюю племянницу к себе в дом? Он заботился о ней, но всегда держался на расстоянии, окружив себя барьером, который Персис так и не смогла преодолеть.

Впрочем, её положение немногим отличалось от жизни Салли Мэдисон или Кэролайн Бриггс, которые вместе с ней учились в академии мисс Пикетт для юных леди и стали её ближайшими подругами. Потому что Салли и Кэролайн побаивались своих отцов и вообще со страхом относились к представителям старшего поколения.

А дядя Огастин, хоть и держался на расстоянии, всегда был рядом. Конечно, он не делился с племянницей своими делами. И она была очень удивлена, когда он впервые сообщил ей о своём решении отплыть на Багамские острова. Хотя девушка и так догадывалась, что после пожара дела «Рук и Компании» идут неважно. Именно тревога из-за состояния дел и вызвала его первый припадок.

Дядя, казалось, вполне оправился после болезни. Потом объявил, что путешествие в тёплые страны необходимо ему для поправки здоровья. Но Персис подозревала, что его беспокоит не здоровье, а состояние дел фирмы. Мистер Хог, юрист, так часто в последнее время приходил к ним.

А потом поиски на чердаке, поиски какого-то сундучка. Когда его нашли, в нём оказалась только связка старых писем. Но дядя Огастин чрезвычайно обрадовался, увидев их.

Шубал коснулся руки девушки и показал на дверь. Она кивнула и вышла, слуга за ней. Он всегда был молчалив, как и сам дядя Огастин, но сейчас его губы дрожали, и он всё время оглядывался, что ещё больше встревожило Персис.

— Он… он плохо выглядит, — сказала она.

— Слава Богу, что не умер! — голос Шубала дрожал. — Сердце… доктор боится за него… я знаю. Хотя мне он ничего не сказал. Вы должны поговорить с ним, мисс Персис. Может, вам он скажет правду.

— Я поговорю.