Ведущий в погибель - [25]

Глава 4

Сказать, что о своем решении Курт пожалел, было нельзя, однако спустя пару часов после этого разговора в душе поселилось нехорошее чувство; нельзя было говорить с убежденностью и о том, что чувство это было предощущением беды, однако, ловя на себе все более частые пристальные взгляды хозяйки дома, он ощущал себя потрошеным гусем, выложенным на прилавок в птичьем ряду, к которому приглядывается покупатель, пытаясь соотнести должным образом две вечные истины «цена — качество». Прошедшую беседу Курт прокрутил в памяти не раз и не три, пытаясь отыскать в своих словах то, что могло бы ее насторожить или вызвать ненужные подозрения. Мысль о том, что оружие лежит по-прежнему за дальней, пусть и не запертой, дверью приходила еще не раз, в то же мгновение, однако, уходя ни с чем — ножей, развешанных по стенам в свободном доступе, было великое множество, да и вряд ли вообще для макарита, прошедшего муштру учебки, могла представлять реальную опасность эта девчонка, которой наверняка нет и восемнадцати, будь она хоть тысячу раз ведьмой. С другой стороны, в ее распоряжении было тайное оружие в виде настоек и отваров, принимать ли которые и впредь, Курт еще не решил, а потому в неуверенности замялся, когда Нессель протянула ему очередную порцию.

— Снова начнешь прекословить? — нахмурилась она, силой впихнув стакан в его руку. — Раздумал?

— С чего бы?.. — передернул плечами Курт, все же приняв снадобье, и хозяйка хмуро кивнула:

— Тогда прекращай показывать норов. Условимся сразу и бесповоротно: слушать меня и исполнять, что говорю, или я просто ничего делать не стану. Договорились? — уточнила она требовательно и, дождавшись кивка, кивнула в ответ: — Хорошо. Встань, поешь. Можно.

— Снова кисель? — пробормотал Курт, присев к столу и заглянув в миску. — А где утреннее мясо?

— В отхожем месте, полагаю, судя по тому, сколько ты гулял… Нельзя больше, — пояснила Нессель почти сочувствующе. — Имей это в виду, когда уедешь; чувствовать себя ты будешь хорошо, болеть больше не будет, однако вот так просто взять и исцелить тебя совершенно, чтобы ты мог жевать жареных куропаток с перцем, я не сумею. Я всего лишь прибавлю тебе сил, чтобы ты мог делать свое дело, что бы это ни было, и бороться с остатками хвори успешнее. Но я тебя не вылечу; понял?.. Избирай пищу помягче. И никакого хмельного питья — даже пива. Только вода или молоко.

— И долго?

— Хотя бы еще пару-тройку дней, — пожала плечами Нессель и, установив на стол каменную ступку с обломками ароматно пахнущих веточек и травы, сбросила свою охотничью куртку на скамью, завернув рукава мужской рубашки. — Умереть ты от этого, конечно, уже не умрешь, однако поиметь больной желудок на всю оставшуюся жизнь можешь вполне… Куда смотришь? — вопросила она строго, замерев со ступкой в руках, и, проследив взгляд Курта, поджала губы, умолкнув.

— Разреши? — уточнил он и, не дожидаясь ответа, привстал, подняв свободный рукав ее рубашки выше, рассмотрев три широких шва, идущих от плеча и спускающихся под локоть. — Вот это да; кто так тебя?

— Медведь, — ответила Нессель нехотя, рывком высвободившись, и ударила в жалобно хрустнувшие веточки пестом. — Тот, который брата.

— Не хотел бы тебя задеть, однако же, мне казалось, ты можешь договориться с любым зверем в этом лесу…

— Шатун, — пояснила она немного спокойнее. — Не столковались. Пришлось убить.

— Я уже мало чему в тебе удивляюсь, — произнес Курт недоверчиво, — однако… Верю, — поспешно согласился он, когда навстречу вскинулся острый, как два ножа, взгляд. — Верю. Ты могла. А кто швы накладывал?

— Я, кто же еще.

— Знаешь, весьма умело. Швы кладешь профессионально, умеешь вылечить почти уже мертвого, снимаешь боль, при виде крови явно в беспамятство не впадаешь — тебе в ином месте попросту цены бы не было. При какой-нибудь армии… при государственных службах… Ты самородок; а если тебя еще и подучить — те, кому по долгу работы требуются лекари, тебя на части рвать будут.

— Вот-вот, — согласилась Нессель желчно, с ненавистью вдавив пест в травяные крошки. — На части. А ошметки — на костер.

— Брось, — покривился Курт, — ты поняла, что я хотел сказать.

— В любом случае — в этих самых службах и без меня народу полно, — отмахнулась она одним плечом. — Уже «подученных», с важными документами с печатью, в которых написано, что они лучшие лекари во всей Германии, а может, и по всему белому свету; к чему им безграмотная ведьма из лесу? Погреться возле нее?

— Вообще говоря, — заметил Курт осторожно, — кое-какие связи у меня есть. Если надумаешь — могу замолвить словечко.

— У тебя связи, куча врагов, — перечислила она, на миг приостановив свое занятие и глядя на него сквозь прищур, — проклятье ведьмы, благословение святого, опасная судьба и множество ран… И я вижу огонь подле тебя — все время. Ты все-таки так ничего о себе и не рассказал, хотя не перестал задавать вопросы мне.

— И, — уточнил Курт как можно беспечнее, — что ты хотела бы узнать?

— Ну, к примеру, что с твоими руками. Когда я тебя нашла, ты был в перчатках, и все время здесь ты стараешься не держать рук на виду; стало быть, без них тебе неуютно, и обыкновенно ты носишь их днем и ночью… Кстати, это вредно для кожи.