Ведуньи - [106]

* * *

Ни слова о Молли я так ему и не сказала. И не скажу. Ибо я чувствую, что от этого зависит равновесие всего на свете; ибо, пока ее тайна как бы зашита у меня во рту, и моя тайна останется похороненной в ее сердце. Никогда мы с ней не сможем назвать друг друга подругами, и все же нас накрепко связали те хрупкие нити, которые мы обе сегодня обнажили друг перед другом.

Невиновность

Скошенные луга выгорели под солнцем, хлеб в полях созрел, пора косить, молотить – началась бесконечная августовская страда, когда встаешь на заре и работаешь дотемна. Соломенная шляпа слабо защищает от палящего солнца, плечи Дэниела и шея сзади уже сожжены до волдырей, поскольку он целыми днями махал в поле косой, страдая от непрерывных укусов насекомых и едкого пота, которым пропиталась вся его одежда. Он часто думал о той новой жизни, которая вот-вот должна была начаться, и пытался представить себе, каково это будет – жить и работать где-то в другом месте, расставшись со всем тем, что он знает с рождения. Думал иногда с тревогой, а иногда с восторгом. Ничего, скоро он каждую ночь будет спать в объятиях Сары, своей жены. Они оба считали дни, украдкой обмениваясь улыбками и взглядами и ожидая вестей от преподобного Уолша.

Когда Дэниел, разгоряченный, измученный и грязный, вернулся с поля домой, то увидел, что на пороге стоит кувшин с водой.

Он прекрасно знал, для чего он там поставлен, но все же спросил осипшим голосом:

– Это еще что такое?

Отец смущенно кашлянул, но посмотрел ему прямо в глаза:

– Ты сам знаешь, что это такое. – Отец потопал ногами, отряхивая пыль с сапог.

– Но нам-то зачем ведьмин кувшин понадобился? Вроде бы здесь нет никаких… Да никто из нас и не проклят.

– Вот и пусть отпугнет тех, кому захочется нас проклясть.

Дэниел наклонился, стаскивая с себя сапоги, и пробормотал:

– Что-то нам раньше такой защиты не требовалось.

– А раньше здесь столько всякого зла и не водилось. И, пожалуй, новый магистрат правильно нас предупреждает, сынок: зла следует опасаться. Ведь, по правде говоря, и бедняжка Филлис погибла из-за того, что поддалась искушению злых сил. А теперь вот и Сэм Финч пропадает – говорят, его проклял тот дьяволенок с чумного холма. А ты знаешь, что на прошлой неделе сынок Робинсона ни с того ни с сего оказался в лесу, хотя ему следовало отцу с ловлей рыбы помогать? Отец-то его, конечно, поколотил, как полагается, и парнишка признался, что его увел в лес некий демон в обличье зайца, и сперва этот демон долго его искушал, а потом пообещал, что проклянет и его самого, и всю его семью, если он ему не подчинится.

Дэниел, слушая отца, смотрел на бесконечные поля, пересеченные зелеными изгородями, над которыми уже загорались первые, весело подмигивавшие ему звезды. Потом сунул руку в карман, нащупал подаренный Сарой камень и в очередной раз подивился, сколь сильную защиту дает ему этот обычный с виду камешек с дыркой.

– Нет, я ничего об этом не слышал, – сказал он.

– А надо бы теперь повнимательней к людям прислушиваться, сынок. То и дело ухо к земле прикладывать. Придется обращать внимание и на все, о чем в деревне шепчутся. Робинсон-то, как только сын ему все рассказал, сразу его к магистрату Райту потащил; тот ведь записи ведет, все подобные события подробно описывает, чтобы можно было выследить, откуда зло берется и каким образом множится, а заодно и всяких там папистов и ведьм обнаружить. Что с нами станется, коли и мы падем жертвой колдовства или проклятия? Если урожай сена да зерна нехорош будет, так мы скотину с приходом зимы терять начнем, а там и голод наступит. Нет уж, я обязан в первую очередь свою ферму защитить, а также всех, кто на ней трудится!

Оба помолчали.

– А я думал, что ведьмины кувшины сильней всего действуют, если их в землю закопать. Или… или сжечь, – сказал Дэниел.

Отец, отворив дверь, указал ему на кувшин:

– Ну, этот у нас самый сильный из всех. Да и магистрату его здесь легче всего увидеть и в нашей невиновности перед Господом удостовериться.

Заплатит своей плотью и кровью

Дверь открывается, Бетт бросает что-то мне на кровать и нарушает мои мечты о жизни с Дэниелом. О той жизни, в которой я вскоре стану его женой.

– Что это? – спрашиваю я.

– Мое лучшее воскресное платье.

– А зачем ты его мне принесла?

– Чтобы в церковь сходить.

Я сажусь, подтягиваю к груди одеяло и говорю:

– Нет, церковь – это не для меня.

– Теперь и для тебя тоже. Учти: магистрат не дремлет.

– Но никто же не спрашивает, хожу ли я в воскресную…

– Теперь спросят. Так что давай, появись в церкви вместе со всеми остальными.

И Бетт уходит, тихо затворив за собой дверь, а я начинаю рассматривать одежду, которую она мне принесла. Чепец примерно такой же, как и тот, что уже у меня есть, но на нем очень красивая вышивка: черные шелковые листья падуба. Их даже потрогать приятно. Я о такой замечательной вещи никогда даже не мечтала.

* * *

Гэбриел всю дорогу от меня не отходит, причем шагает так близко, что я чувствую в теплом воздухе запах его кожи.

– Ты ко мне поближе держись, малышка, – говорит он. – Я однажды видел, как эта молодая ведьма с чумного холма тут слонялась вместе со своей сестренкой, тоже тот еще дьяволенок. Обе только и ждали, чтобы на любого прохожего проклятие наслать. Знаешь ведь, что эта девка со мной сделала, только я ей не по зубам оказался, любое ее проклятие выдержу. Я и тебя в обиду не дам.