Ведьмы танцуют в огне - [4]

Вскоре подошла смена — ландскнехты гарнизона, числом в двадцать человек. Они-то и должны были нести караул под руководством Готфрида. Однако двое из них, друзья Герман Фаульхайм и Отто Кляйн, почему-то задерживались. Хотя, они часто приходили не вовремя.

Готфрид встретил стражников у ворот. Одежда у них была самая пёстрая и вызывающая, потому что кайзер Максимилиан I даровал им освобождение от законов, определяющих внешний вид граждан. «Их жизнь настолько коротка и безрадостна, что великолепная одежда — одно из их немногих удовольствий. Я не собираюсь отбирать его у них» — сказал он. Вся одежда солдат была в стиле «буфы и разрезы» — раздутые рукава, белые чулки, обилие бантов и повязок. Одни носили широкополые шляпы с множеством перьев, другие — открытые бургиньоты, с гребнями сверху.

Самому же Готфриду не нравились их кричащие и вычурные до безвкусицы одежды. Он одевался неброско, чтобы не выделяться в толпе горожан.

Солдаты были вооружены алебардами с лезвиями в форме полумесяцев и закованы в железные кирасы с широкими оплечьями. На поясах носили тяжёлые, по современным меркам, мечи-кошкодёры — шпаги из хорошей стали были дороговаты.

До закалённых в боях ландскнехтов Священной Римской Империи солдатам бамбергского гарнизона было далековато: эти воины были сносно натренированы в обращении с оружием и могли защитить город, если вдруг к стенам подступит враг, но для серьёзного боя им не хватало опыта и умения.

Готфрид направил каждого на свой этаж, привычно расставив их по давно заученным местам. Двое у ворот, двое у входа в кладовую, несколько человек охраняют кабинеты высоких чиновников, другие приставлены к трапезной, залам собраний и судебным комнатам. Ещё раз обойдя красиво отделанные этажи ратуши, он направился в зал собраний, где уже ждал Дитрих, раскладывая по дорогим тарелкам жирные сосиски и наливая пиво в хрустальные фужеры.

— Отужинаем как господа! — провозгласил он, сбрасывая шляпу на стол и бухаясь в дорогое кресло, украшенное искусной резьбой.

Погружённый в свои думы Готфрид, лишь улыбнулся, и они продолжили прерванную трапезу.

Им нравилось ужинать в расписных залах ратуши, чувствуя себя значимыми и уважаемыми людьми. Особенно это нравилось Дитриху, потому что он всегда жил в пригороде. В ратуше он занимал кресло бургомистра или викария, ревностно следя за тем, чтобы Готфрид не уселся выше по званию.

— Хорошо, что сейчас герр Фёрнер ведёт городские дела! — со счастливым вздохом сказал он. — Который год уже, а я всё нарадоваться не могу. Поприжал он благородных-то, ведьм и еретиков поприжал, простому люду воли дал. Даже жалование нам поднял. Говорят, кабинет старого бургомистра до сих пор пустует.

— Не знаю, — ответил Готфрид, отхлёбывая пива. — Скорее всего, после его казни кабинет занял кто-нибудь другой…

— А его казнили? — удивлённый Дитрих даже поставил пиво на стол и придвинулся поближе. — Я думал, что его герр епископ сняли с поста за то, что противился их воле…

— Нет, — Готфрид покачал головой. — Его пытали и казнили, неужто ты не помнишь? Держали в Труденхаусе, как и всех ведьмаков. Им ещё занимался…

— А его в Труденхаусе держали? — Дитрих снова выпучил глаза. — Это что же, значит, он у нас под носом был, а я так и не узнал?!

Готфрид усмехнулся:

— Куда уж тебе было о нём думать? Ты же его в глаза ни разу и не видел, и разговоров наших о нём не слушал.

— Это ещё почему? — младший ведьмолов будто бы позабыл часть своей жизни.

Готфрид уже не мог сдерживать улыбку.

— Ты ведь тогда увлечён был какой-то девкой. Даже когда по улице шёл, вечно в нечистоты забредал. А уж что тебе говорили, ты не слышал. Как ветер в печную трубу дул — так слова у тебя в одно ухо влетали, а из другого вылетали.

Дитрих сразу подобрался, лицо его стало ещё более жёстким, а взгляд похолодел, словно вершины восточных гор зимой.

— Да, было такое, — ответил он, тщетно пытаясь изобразить отрешённость и спокойствие. — Она меня околдовала, вот я и думал только о ней. А она оказалась ведьмой. Причём такой гулящей, что Боже упаси.

— Но ведь она была, кажется, целительницей или белой колдуньей?

— Всё одно — ведьма! — отрезал Дитрих, вперившись в глаза друга яростным взглядом. — Я как узнал, сразу и сошло с меня наваждение-то. Понял я, что околдовала она меня.

— А ведь ты даже мне её не показывал, не знакомил. Как её звали? — Улыбнулся Готфрид, ради забавы ещё больше распаляя друга.

— Говорю же, околдовала! — отмахнулся тот, не попавшись на удочку. — Вот и не хотел никому показывать — боялся, что уведут. Хэленой её звали… Ты забудь про неё, расскажи лучше, что с тем бургомистром было?

Готфрид пожал плечами.

— Два года назад поймали этого бургомистра, Иоганна Юниуса. Пятьдесят пять лет ему было. Кажется, кто-то из арестованных сознался, что видел его на шабаше. Сначала, как и полагается, допрашивали его только устно, без пыток: почему-де впал во зло? Почто колдовать стал и с ведьмаками на шабашах плясать? Тот начал отпираться и креститься, что невинен. На очных ставках со свидетелями, которые видели его на шабаше, также не сознавался. Затем его начали пытать: тиски для пальцев, страппадо… Видимо, дьяволы не давали ему сознаться. Инквизиторам пришлось снова уговаривать его сознаться, чтобы спасти свою душу. Тут он взял день на размышления и, в конце концов, рассказал всё по порядку.