Ведьмы танцуют в огне - [13]

Пока ландскнехты во главе с Дитрихом овладевали ведьмой, Готфридом овладевало отчаяние во главе со злостью. Он ругал себя за то, что не предусмотрел такого исхода событий. Да, это именно его вина, потому что никто, кроме него, не может быть виноват. Безвольные и покорные стражники? Дурачок-Дитрих? А под чьим командованием он находится?

Чтобы отвлечься, Готфрид считал шаги. Получалась тысяча. То есть он ушёл от сопровождающих примерно на одну германскую милю, даже не заметив, как смолкли их голоса. Сейчас они, наверное, как раз идут за ним. Бросить бы эту девушку тут, спрятать вон в тех кустах, а остальным сказать, что очнулась и сбежала. Можно даже кожу свою разодрать до крови, чтобы поверили…

И только Готфрид так подумал, как из тех самых кустов послышался шорох. Он мгновенно напрягся. Девушка лежала на правом плече, поэтому, чтобы вытащить шпагу, её нужно было положить на землю. Будь в кустах волк или другой хищник, то он мгновенно бросится на неё, и оружием от него не отмахнёшься. А если там человек, то нужна будет шпага…

Пришлось бросить факел на дорогу, его свет не подпустил бы зверя. Готфрид осторожно снял девушку с плеча, переложил на другое, а затем аккуратно, чтобы не поранить её, достал оружие. Приближаться к кустам совсем не хотелось, поэтому Готфрид начал боком обходить их, как краем глаза увидел нечто бледное.

— Брось её, незнакомец, — послышался монотонный голос.

Готфрид повернул голову. Весь бледный, с заострившимися чертами лица, с глазами, пустыми и недвижными, в одежде, в которой его погребли, стоял Альбрехт Шмидт.

— Брось её, иначе навлечёшь проклятье на свой род, — холодно повторил он.

Готфрид начал пятиться.

— Майстер Шмидт, вы ведь сработали для моего отца эту шпагу… — выдавил Готфрид.

— Кто ты?

Готфрид чуть было не ответил, но промолчал. Призракам нельзя раскрывать своего имени.

— Майстер Шмидт…

— Оставь мою дочь здесь, а сам уходи, иначе в твоём доме поселится зло.

— Почему они хотели убить её, майстер Шмидт? — спросил Готфрид, и ему показалось, что голос дрожит, как и поджилки. Он отступал под сень деревьев.

— Эта ведьма проклята, — ответил Шмидт. — Оставь её, иначе тебя ждёт смерть.

С этими словами покойный двинулся на него. Медленно, но необратимо, как восход луны, он шёл, вперившись мёртвыми глазами в лицо Готфрида. Тот отступал спиной, выставив шпагу и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не побежать.

Шмидт приближался спокойно и медленно. И когда он подошёл почти вплотную, поднял руки с грязными, потрескавшимися ногтями, Готфрид вдруг поскользнулся на круглом сучке и повалился на спину.

Он падал целую вечность, думая лишь о том, как бы не повредить шпагой девушке, как бы не упасть на неё. А едва упав, поднял шпагу, направил её остриём в темноту. Но Шмидта уже не было.

Готфрид до боли в глазах всматривался в темноту, но никого не было.

Кажется, он не поранил дочь мертвеца, но нужно было убедиться. Положив её на землю, Готфрид снял шляпу и принялся осматривать её тело.

Она мирно спала, и от губ её пахло зельем, которым её опоили. Упругая грудь вздымалась от ровного дыхания, а тело было столь тёплым, словно и не провело на ночном холоде несколько часов. Хотя это-то и не удивительно, ведь, мази, которыми мажутся ведьмы, должны давать им не только возможность летать, но и согревать в ночную пору. И помогать выскальзывать из рук охотников на ведьм.

На её теле не было ни порезов, ни переломов. Это радовало.

Слушая, как она мерно дышит, как ровно и сильно бьётся её сердце, Готфрид вновь почувствовал ту волну жара, что окатила его, когда он наблюдал за шабашём. Возбуждение разогнало кровь, и его сердце начало биться так сильно и быстро, что, казалось, грудная клетка проломится от этих бешеных ударов. Он прижался к её телу, обманывая себя, говоря, что хочет только согреть её, замёрзшую на холодном ночном воздухе. Но губы невольно коснулись её шеи, и сердце, заходящееся в невероятном ритме, начало биться ещё быстрее, перегоняя не кровь, но огонь в жилах. Он сильнее прижался к незнакомке, продолжая целовать её шею и плечи. Она издала негромкий томный вздох во сне, и он будто почувствовал её улыбку. Губы Готфрида едва коснулись её губ, как где-то рядом послышалось тихое всхлипывание и голоса:

— Смотри, а ты говорил, лигатуру наложили! — тихо произнёс кто-то.

— На него никакая лигатура не подействует, я уверен! — заговорщицки ответил ему голос Дитриха.

Готфрид поднял глаза и воззрился на стоявших неподалёку солдат. Они вели с собой Путцера и молоденькую ведьму, на белой коже которой даже в темноте были видны чёрные пятна синяков от пальцев охотников. Она тихо всхлипывала, плотно сжав ноги.

— Ты уже всё? Можем идти? — по-дружески ехидно спросил Дитрих.

Готфрид надел шляпу, поднялся на ноги, отряхнул одежду, и мрачно произнёс:

— Я видел призрак Шмидта, пытался бежать, но споткнулся.

Послышавшиеся сзади Дитриха негромкие смешки разозлили его, но друг, вопреки ожиданиям, не стал смеяться.

— Кого?

— Её отца, — Готфрид кивнул на нагое тело на земле, а потом спохватился и сбросил куртку, чтобы, чтобы укрыть, согреть дочь кузнеца.

— А тебе не показалось? — с сомнением спросил Дитрих. — И откуда ты знаешь её отца?