Ведьмино отродье - [30]

А он колебался! Ничего не предпринимал, пока под удар не попала его плоть и кровь. Гадюка была у ног, но он не раздавил ее. Мужчины и женщины страдали и умирали от яда, а он не нанес удар. А потом эта мерзость ужалила Роберта, и доктор Кеан, сомневавшийся, стоит ли действовать во имя рода человеческого, тут же схватился за оружие. Его поведением руководил родительский эгоизм, и этого он не мог простить себе.

В гавани поднялась суета. Брюс сидел и апатично слушал, как ухает сирена, извещая, что какое-то судно покинуло канал.

Мрачные мысли подавляли его. С глубоким вздохом Кеан встал, пересек комнату и распахнул двустворчатую дверь, ведущую на балкон.

Морем мерцающих огней раскинулся перед ним Порт- Саид. Свет маяка скользил по улицам — казалось, что огромный глаз языческого божества сладострастно осматривает свои владения в поисках жертвы. Кеану казалось, что он даже различал, как перекрикиваются рабочие, загружающие уголь на суда в порту, но в действительности то, что он слышал, было отдаленным хором всех голосов этого города-привратника Востока. Улицы внизу, белые в сиянии луны, были пусты и безлюдны, а из гостиницы не доносилось ни звука — никто не мог сказать, сколько перелетных птиц задержалось в ней на своем пути. Доктора наполнило пронзительное ощущение одиночества, почти физическое и такое символичное: лишь у него одного в мире были знания и силы, способные сокрушить Энтони Феррару. Он один мог избавить землю от сверхъестественной напасти, воплотившейся в человеке, носящем это имя.

Город лежал перед ним, но Брюс уже не смотрел на пейзаж, мысленно рисуя образ стройного и по-своему красивого молодого человека с волосами цвета воронова крыла, но без блеска, с бледным лицом и темными миндалевидными глазами, таящими огонь, с почти женской грацией, подчеркнутой плавными жестами длинных белых рук, и необычным зеленым кольцом на пальце левой руки.

Энтони Феррара! Для одинокого странника, глядевшего на Порт-Саид, он заслонил собой все пейзажи Египта!

Кеан устало вздохнул, повернулся и приготовился раздеваться. Оставив окна открытыми, он погасил свет и лег спать. Он утомился, но это была скорее усталость не тела, но духа, и именно она делает сон невозможным. В голове роились мысли; доктор безуспешно пытался забыть о Ферраре и о событиях, связанных с ним. Он должен уснуть, иначе будет не в силах справиться со всем, что ожидает его в Каире.

Но доктор не спал. В тишине комнаты гулко отдавались малейшие звуки, доносившиеся из гавани и с канала.

Сквозь тонкие шторы он видел открытую балконную дверь и звездное небо, бессонными глазами вглядывался в ночную высь, вспоминая названия созвездий. Наконец одна особо яркая звезда полностью поглотила его внимание. С проклятым упорством бессонницы он долго пытался сообразить, что это за звезда.

Он лежал с широко открытыми глазами, пока смутные небесные фонарики не стали невидимыми, оставив перед ним только одну сверкающую белую сферу.

Созерцание успокоило его — лихорадочный бег мыслей по одному и тому же зловещему кругу был прерван ослепительным блеском звезды. Пристальный взгляд заставил ее словно увеличиться в размерах: зрение начало обманывать его, но Кеану было все равно. Он с радостью осознал, что засыпает, и теперь уже намеренно сосредоточился на сияющем шаре.

Это и впрямь был шар: размерами он почти сравнялся с луной и заполнил все пространство за окнами. Потом Кеану подумалось, что шар приблизился, а реальность — кровать, противомоскитная сетка, сама комната — начала исчезать, уступив долгожданным объятиям сна, пришедшим в форме чарующей сферы. Чувство удовлетворения заполнило доктора, когда яркая звезда повисла прямо у постели: он погрузился в сон.

Глава XV. Царица-Ведьма

Если человек переутомился не физически, но психически, то покой его не тревожат видения или, наоборот, сны бывают как никогда ярки. Доктору Кеану снился необычайно яркий сон.

Ему снилось, что он пробудился от тихого стука. Доктор открыл глаза, посмотрел сквозь газовую противомоскитную сетку и, вздрогнув, задернул занавес полога. Стук повторился. Кеан вновь посмотрел в сторону балкона и теперь четко разглядел стоящую там у открытой двери женщину в черном шелковом платье и белом мусульманском яшмаке. Она чуть наклонилась вперед, всматриваясь в комнату.

— Кто вы? — подал голос Кеан. — Что вам нужно?

— Тсс! — Гостья поднесла к покрывалу у губ палец и осмотрелась, словно опасаясь потревожить постояльцев в соседних номерах.

Кеан дотянулся до лежащего на стуле у кровати халата, набросил его на плечи и встал. Не отрывая глаз от силуэта в проеме, он нагнулся и надел тапочки. Комнату заполнял лунный свет.

Доктор уже шел к балкону, когда таинственная гостья заговорила:

— Вы доктор Кеан?

Слова звучали так, как они могут произноситься только во снах: ученый все понимал, сознавая, что говорит она не по-английски — и ни на одном из языков, известных ему; однако, как бывает только в грезах, это не мешало разговору.

— Да, я доктор Кеан, — ответил он. — Но кто вы?

— Не шумите и следуйте за мной. Один человек очень болен.

Просьба казалась искренней, а такого нежного, серебристого голоса Кеан никогда не слышал. Он замер близ женщины в яшмаке; ее темные глаза, излучающие волшебную силу, заставляли сердце трепетать.