Ведьмина зима - [80]

Вася подумала о Морозко в белой тишине его зимнего мира. Там ее ждали, она знала. Но не помогли бы. Она могла притянуть его тенью, чтобы он снова покинул зиму, но зачем? Он не мог бороться с татарами вот так, не мог спасти ее брата.

Только один мог это сделать.

Она мрачно сказала:

— Интереснее, чем ты представляешь, — она снова задумалась, не поступала ли глупо.

Но потом она подумала о Полуночнице. О ее словах: «Мы надеялись, что ты была другой».

Вася, казалось, поняла ее.

И Пожара от ее прикосновения повернулась и побежала по лесу.

29 Между Зимой и Весной

Поляна на границе между зимой и весной. Когда — то Вася назвала бы это мгновением, но теперь знала, что на краю земель земли было такое место.

В центре поляны стоял дуб. Его ствол был большим, как изба, ветки раскинулись, как крыша, как прутья клетки.

Под деревом, прислонившись к стволу, притянув колени к груди, сидел Медведь. Была еще полночь. Поляна была темной, луна пропала за горизонтом. Был только свет Пожары и его отблески на золоте, что сковывало запястья и горло Медведя. В лесу стояла тишина, но Вася ощущала на себе взгляды невидимых глаз.

Медведь не двигался, увидев их, лишь скривил губы в выражении, не похожем на улыбку.

— Пришла поглумиться? — спросил он.

Вася слезла со спины лошади. Ноздри демона раздувались, пока он разглядывал ее растрепанный вид, порез на виске, ноги в грязи. Пожара в тревоге попятилась, глядя на Медведя, может, вспоминая зубы упырей в своем боку.

Вася шагнула вперед.

Он вскинул бровь без шрама.

— Или пришла соблазнить? — спросил он. — Моего брата тебе мало?

Она молчала. Он не мог отступить, прижатый к дереву, но его глаз раскрылся шире. Он напрягся, скованный золотом.

— Нет? — сказал он. — Тогда зачем?

— Ты горевал по священнику? — спросила она.

Медведь склонил голову и удивил ее, сказав просто:

— Да.

— Почему?

— Он был моим. Был красивым. Мог творить и разрушать словом. Он вкладывал душу в пение и иконопись. Он мертв. Конечно, я горюю.

— Ты разбил его, — сказала она.

— Возможно. Но не я делал трещины.

Пожалуй, для отца Константина подходило то, что о его смерти сожалел дух хаоса. Медведь прислонил голову к стволу дерева, словно был спокоен, но следил за ней глазом.

— Девушка, ты тут не для того, чтобы оплакивать Константина Никоновича. Тогда зачем?

— Мой брат в плену у татар, а с ним муж моей сестры.

Медведь фыркнул.

— Мило, что ты сообщила. Надеюсь, они умрут с криками.

Она сказала:

— Я не могу освободить их одна. Я пыталась и не справилась.

Глаз окинул взглядом ее растрепанный вид.

— Да? — его улыбка была почти капризной. — При чем тут я?

Ладони Васи дрожали.

— Я должна спасти их, — сказала она. — А потом — спасти Русь от вторжения. Я не могу сделать это одна. Я вступила в войну между тобой и твоим братом, когда помогла Морозко сковать тебя. Но теперь я хочу, чтобы ты вступил в мою войну. Медведь, ты поможешь мне?

Она потрясла его. Серый глаз расширился. Но его голос все еще был бодрым.

— Помочь тебе?

— Я заключу с тобой сделку.

— С чего ты взяла, что я буду придерживаться слова.

— Потому что, — сказал она, — ты вряд ли хочешь провести вечность под этим деревом.

— Хорошо, — он склонился вперед, насколько позволяло золото. Слова были почти как дыхание на ее ухе. — Что за сделка, девушка?

— Я уберу золотые оковы, — сказала она, обводя линию пут от горла до запястья и ладони. Золотая уздечка хотела держаться, она была создана, чтобы подавлять волю другого. Она сопротивлялась, но, когда Вася просунула под нее палец и немного потянула, она отстала от его кожи.

Медведь поежился.

Она не хотела видеть надежду в его глазах. Она хотела, чтобы он был чудовищем.

Но чудовища были для детей. Он был по — своему сильным, и она нуждалась в нем, чтобы спасти брата.

Думая об этом, она порезала большой палец о свой кинжал. Он невольно потянулся к ее крови. Она отодвинулась, не дав ему коснуться.

— Если я тебя отпущу, ты будешь служить мне, как Полуночница служит моей прабабушке, — мрачно сказала Вася. — Ты будешь биться в моих сражениях и приносить мне победы. Ты будешь отвечать на мой зов. Ты поклянешься никогда не врать мне, а советовать. Ты не предашь меня, всегда будешь верным. Ты поклянешься не насылать на Русь ни огонь, ни ужас, ни мертвых. Только при таких условиях я отпущу тебя.

Он рассмеялся.

— Какая наглость, — сказал он. — Только из — за того, что мой брат позарился на твое страшное лицо? Скажи, с чего мне быть твоим псом?

Вася улыбнулась.

— Потому что мир широк и очень красив, а тебе надоела эта поляна. Я видела, как ты смотрел на звезды у озера. Потому что, если ты заметил, я сама как дух хаоса, и куда бы я ни пошла, начинается беспорядок. Такое тебе нравится. А еще потому, что война между тобой и твоим братом завершена, вы оба пойдете в мой бой. И, может, тебе понравится служить мне. Это будет, по меньшей мере, сражение умов.

Он фыркнул:

— Ты про свой разум, ведьма?

— Я стараюсь стать лучше, — сказала Вася и коснулась его лица ладонью, которую порезала.

Он отдернулся, но его плоть стала тверже под ее пальцами. Он сжал кулаки под золотыми путами.

Он смотрел на Васю, быстро дыша.

— О, теперь я знаю, почему брат хотел тебя, — прошептал он. — Морская дева, дочь ведьмы. Но однажды ты сойдешь с ума от магии. Как все ведьмы и колдуны, что когда — либо были. А потом ты станешь моей. Может, я просто… подожду.