Прошла середина зимы, в Москве дымка десяти тысяч костров поднималась к хмурому небу. На западе задержалось немного света, но на востоке собирались тучи цвета синяков, полные снега.
Две реки распарывали кожу леса, и Москва лежала на их пересечении, на вершине соснового холма. Ее белые стены окружали избы и церквушки; покрытые льдом башни замка отчаянно тянулись пальцами к небу. Свет дня угасал, огни загорались в окнах башен.
Женщина в величественном наряде стояла у одного из окон, смотрела, как свет огня смешивается с мглой бури. За ней две другие женщины сидели у печи и вышивали.
— Ольга в третий раз подошла к окну за час, — прошептала одна из них. Ее ладони с кольцами сверкали в тусклом свете, ее ослепительный кокошник отвлекал от нарывов на ее носу.
Фрейлины столпились неподалеку, кивали, как цветы. Слуги стояли у холодных стен, их волосы были подвязаны платками.
— Конечно, Даринка! — сказала вторая. — Она ждет брата, монаха — сумасброда. Как давно брат Александр уехал в Сарай? Мой муж ждет его с первого снега. Бедняжка Ольга все время у окна. Удачи ей. Брат Александр, наверное, умер в снегу, — говорила Евдокия Дмитриевна, великая княгиня Москвы. Ее халат был расшит камнями, розовые губы скрывали три почерневших зуба. Она заговорила пронзительно. — Ты убьешь себя, стоя на ветру, Оля. Брат Александр уже приехал бы, если бы был в пути.
— Как скажете, — холодно ответила Ольга от окна. — Я рада, что вы учите меня терпению. Может, моя дочь научится у вас, как ведет себя княгиня.
Евдокия сжала губы. У нее не было детей. У Ольги были двое, она ждала третьего к Пасхе.
— Что это было? — вдруг сказала Даринка. — Я слышала звук. Вы это слышали?
Снаружи поднималась буря.
— Это был ветер, — сказала Евдокия. — Всего лишь ветер. Как глупо, Даринка, — но она поежилась. — Ольга, попроси еще вина, тут сквозняк и холодно.
В комнате было тепло, из одного маленького окна не дуло, воздух грели печь и много тел, но…
— Хорошо, — сказала Ольга. Она кивнула служанке, и женщина пошла по лестнице в холодную ночь.
— Не люблю такие ночи, — сказала Даринка. Она куталась в халат и чесала нос. Ее взгляд метался от свечи к тени. — Она приходит в такие ночи.
— Она? — кисло спросила Евдокия. — Кто?
— Кто она? — повторила Даринка. — Вы не знаете? — Даринка взбодрилась. — Призрак.
Двое детей Ольги, спорящие у печи, перестали вопить. Евдокия шмыгнула. Ольга нахмурилась у окна.
— Нет призраков, — сказала Евдокия. Она взяла сливу в меде, откусила кусочек и изысканно жевала, а потом слизнула сладость с пальцев. Ее тон показывал, что этот замок не стоил призрака.
— Я ее видела! — возразила уязвленная Даринка. — Когда спала тут в прошлый раз, я видела ее.
Женщины высокого происхождения жили и умирали в башнях. Они собирались теперь по ночам вместе, когда их мужья были в отъезде. Дворец Ольги — чистый, красивый и организованный — был любимым местом, особенно когда Ольга восемь месяцев ждала ребенка и не выходила.
Услышав это, Ольга нахмурилась, но Даринка хотела внимания и выпалила:
— Это было после полуночи. Пару дней назад. До середины зимы, — она склонилась, ее кокошник опасно накренился. — Я проснулась… не помню, от чего. Звук…
Ольга недовольно фыркнула. Даринка нахмурилась.
— Не помню, — повторила она. — Я проснулась, все было неподвижным. Холодный свет луны проникал сквозь ставни. Я подумала, что что — то услышала в углу. Может, скреблась крыса, — Даринка заговорила тише. — Я замерла, одеяла были вокруг меня. Я не могла уснуть. А потом кто — то заскулил. Я открыла глаза, потрясла Настьку рядом с собой. «Настька, — сказала я ей. — Настька, зажигай лампу. Кто — то плачет». Но Настька не пошевелилась.
Даринка замолчала. Комната затихла.
— А потом, — продолжила Даринка, — я увидела блеск света. Не христианское сияние, холоднее луны. Это не был хороший свет огня. Сияние приближалось…
