Ведьмина кровь - [16]

Видение уступает место новому: теперь я вижу молодого человека в темном кафтане, застегнутом до самой шеи и отделанном по вороту мехом. На нем нет шапки, светлые волосы золотятся на слабом зимнем солнце. Он стоит на берегу другой реки, которая медленно и лениво катит холодные серые воды вдоль берегов, где громоздятся здания большого города — даже на мосту, соединяющем берега, стоят дома. Молодой человек смеется, обнажая белоснежные зубы, и пар от его дыхания клубится на морозном воздухе. В руке он держит набитый золотом кошель.

Затем он становится старше. Теперь это мужчина с бородой, в синем кителе капитана. Он стоит на носу узкой длинной лодки. Одни матросы гребут, другие куда-то целятся из зазубренных гарпунов, с длинных деревянных рукоятей свисают веревки. За их спинами на якоре стоит корабль со спущенными парусами. Вокруг на беспокойных волнах качаются суда других китобоев.

Пучина накатывает и отступает, являя на свет гигантскую голову с пастью, усеянной зубами. Гарпуны впиваются в серую китовью тушу. Рассвирепев от боли, гигант разворачивается, взмахнув хвостом, и мощными рывками несется на своих мучителей, поднимая волну невероятной высоты. Но внезапно он исчезает, и море смыкает над ним воды, а люди растерянно озираются в поисках скрывшейся добычи… И вдруг кит выныривает прямо из-под них, переворачивая лодку и унося всех и вся в бездну. Какое-то время вода еще бурлит и пенится, перемешанная с кровью, а затем все стихает. На поверхность всплывают обломки дерева, но людей больше не видно.

— Что с тобой? Куда ты смотришь? Тебе нехорошо?

Джек держал меня за плечо израненной и обветренной, но еще мальчишеской рукой — смуглой и мягкой.

— Ничего, не обращай внимания.

Я видела его прошлое. Я видела его будущее. Я знаю, как он умрет, и это знание теперь тяготит меня. Бабушка говорила, что людям не нужно знать о своей смерти. Что должно, то все равно случится, а знание о том, как ты умрешь, может отравить жизнь, лишить ее всякой радости.

Джек смотрел на меня с беспокойством. Я не хотела, чтобы он допытывался, о чем я думаю, а ведь он проницателен и от него трудно что-то скрыть. И тут раздался крик капитана:

— Эй, Джек! Я тебе не за то плачу, чтобы ты любезничал с барышнями! А ну, за дело, иначе высеку!

Джек умчался, оставив меня одну, и я вздохнула с облегчением. Мне нужно было подумать. Видения были непрошеными, как часто случалось у бабушки, однако прозрение было иного рода. Слишком сильное и ясное. Это был дар от матери. И он лег на мои плечи, словно тяжелая мантия.

25.

Коварные ветра замедляют наш ход, но вид земли все равно внушает всем оптимизм. Жизнь на нижней палубе заметно улучшилась. Море вокруг нас кишит рыбой, а капитан отправил на берег лодки — искать пресную воду и продукты.

Джонас сделал мазь для Джека, и трещины на его руках быстро заживают. Теперь он постоянно занят, поэтому мы толком не успеваем поговорить как прежде, но иногда он заглядывает в парусную кладовку, где я прячусь днем, чтобы вести дневник. Он каждый раз рискует: если его здесь застанут, то накажут.

Я мало рассказываю о себе, зато Джек говорит за двоих — где побывал в плаваниях, что видел. Не знаю, всем ли его историям можно верить, — моряки те еще выдумщики. Он много рассказывает о своих планах. О Сейлеме, куда мы плывем, и сколько там больших грузовых причалов и красивых домов. Когда-нибудь он собирается построить собственный дом, еще больше и красивее, и из камня, а не деревянный.

— И построю, вот увидишь.

Я смеюсь, потому что не сомневаюсь в нем, и мы начинаем мечтать вместе, как я буду ждать его на суше, пока он бороздит моря, а потом он вернется, и мы поженимся. Построим самый лучший дом, и Джек привезет мебель из Лондона, шелк и бархат из Парижа, луковицы тюльпанов из Амстердама… Я смеюсь, и Джек тоже смеется, и мы оба понимаем, что это просто мечты. Но иногда я ловлю себя на том, что ночью, засыпая, представляю, как украшу комнаты в нашем доме, какой выращу сад и даже какие у нас будут дети. А потом спохватываюсь. Я видела будущее Джека. Даже если нам суждено быть вместе, мне придется жить в ожидании дня, когда он уйдет в море и не вернется.

Ясновидение — проклятье, а не дар. Мне горько, что я им наделена.

— Куда ты все время бегаешь? — спросила сегодня Марта, сидя за вышивкой.

— Да так, на палубу.

— Снова к этому морячку? Как там его руки, зажили?

— Еще нет, — отвечаю я, но она понимает, что я лгу.

— Тебя искал преподобный Корнуэлл, — сказала она, отрезая ножницами нить.

— Что ему нужно?

— Хочет, чтобы ты снова вела его записи. Говорит, у тебя хороший почерк. Ты бы поостереглась, Мэри. — Она поправила непослушную нитку. — Скоро злые языки не дадут тебе спуску.

— Почему?

— Ты одинокая девушка, не замужем… И с этим мальчишкой тебе нужно вести себя осторожно…

— Мы просто дружим! Что здесь такого?

— Дело еще и в преподобном Корнуэлле. — Марта откусила нитку зубами, прежде чем начать новый шов. — Люди видят, что он постоянно интересуется тобой.

— Что?! Я же у него вроде писаря. Неужели кто-то может подумать… — я осеклась, а затем засмеялась.

— Тихо! — шикнула Марта и многозначительно обвела взглядом палубу, заполненную людьми. Ведь даже у стен есть уши. — Кое-кто считает, что он завидная партия, и более чем завидная для девушки в твоем положении.