Ведьмин пасьянс - [54]

— Здорово, что у солдат увеличилась выносливость; что они не чувствуют боли при ранении, но они становятся похожими на зомби! Их тянет убивать, уничтожать все вокруг, при этом они не подчиняются приказам, не в силах справиться с желанием убивать!

— Но солдат для этого и предназначен» чтобы убивать, — мягко возразил ему чей-то незнакомый голос.

— Сражаться, а не убивать бессмысленно всех вокруг. Они становятся неуправляемыми, не выполняют приказы, Антон Барановский был дисциплинированным командиром отделения, а под действием этой чепухи…

— Это не чепуха, а очень эффективное средство — «Берсерк».

— Нет» чепуха. Он не выполнил моего приказа, ввязался в погоню, увеличил потери среди своих солдат, а ведь могли погибнуть все! Этого бы не случилось, если бы не ваш «Берсерк», который лишил его способности здраво рассуждать.

— А с другой стороны, тогда твой взвод уничтожил караван и почти сотню душманов! А этот Барановский со своим отделением атаковал и уничтожил значительно превосходящие их силы душманов. Не обращая внимания на огонь, ранения — а ведь почти все оказались ранеными, кто легко, кто тяжело, — они не остановились, пока не уничтожили всех душманов. Его представить к награде надо было бы, а ты со своим командиром понизил в должности.

— У нас разное понимание победы. Есть Пиррова победа, тогда не важно, какие принесены жертвы, а можно победить с минимальными потерями. Мой взвод потерял шесть человек убитыми и одиннадцать человек ранеными, двое тяжело, практически численность уменьшилась вдвое. Так вот, жизнь погибших нельзя сравнивать с достигнутыми результатами.

— Николай, ты же не пацифист, откуда такие рассуждения? Да, кстати, ты не хотел бы испробовать действие «Берсерка» на себе? А потом поделился бы своими впечатлениями. Одно название чего стоит — «Берсерк», воин-медведь. Неустрашимый скандинавский викинг, который шел в бой без доспехов, не боялся боли, один мог справиться со многими.

— Во-первых, я не подопытный кролик. Во-вторых…

Неожиданно полог палатки откинулся, и перед. Антоном появился один из офицеров-особистов, который допрашивал его накануне.

— Стоять, боец! Что ты здесь делаешь?

— Ничего. Проходил мимо.

— Не ври. Подслушивал?

— Никак нет!

— По глазам вижу, что подслушивал! Заходи! — И он приглашающим жестом откинул полог палатки.

У Антона внутри закипела злость на этого чистенького офицерика из особого отдела, затеявшего тайный эксперимент над ними. Ему вспомнились тяжело раненный Топорков, в полубессознательном состоянии ползущий за убегающими душманами; мертвые тела товарищей, при виде которых казалось, что и после смерти они рвутся в бой; необъяснимый восторг от смерти и вида крови, безумное желание убивать, сеять кругом смерть. Он, не колеблясь, шагнул внутрь палатки. Комвзвода сидел за столом, на котором была разложена закуска и стояла наполовину опустошенная бутылка водки.

— Ты не Барановский, а настоящий баран! Что ты делал возле моей палатки? — грозно спросил комвзвода.

— Гулял, цветочки собирал! — Ярость, ненависть душила Антона, требовала выхода.

Его тело напряглось, как перед броском, он внимательно следил за офицером, но тут ему на плечо легла рука особиста.

— Присаживайся к нашему столу, — добродушно сказал он и придвинул к нему стакан, на четверть наполненный водкой. — Тяжелый был у вас тот день, когда взяли караван.

— Ты что… — раздраженно начал комвзвода, но особист его прервал.

— Тихо, Николай. Я старше тебя по званию и должности, так что не спорь… Смерть всех уравнивает, поэтому предлагаю помянуть ваших ребят, павших в том бою. Они этого стоят! Герои!

Комвзвода тяжело вздохнул и достал еще один стакан, в который «особист» плеснул водки.

— Помянем павших героев стоя. Чеботарева, Лодыженко, Воротникова, Галилулина… — перечислял он павших солдат и закончил свою речь словами: — Пусть земля им будет пухом!

Они выпили.

— Да минуют нас возвращение на «черном тюльпане», инвалидное кресло, протезы, — сказал особист и снова разлил водку, — Поэтому предлагаю выпить за нас, за нашу удачу!

Особист придвинул к Антону открытую банку с «красной рыбой» — сайрой в томате — и сказал: — Ты не дрейфь, закусывай.

— А я не «дрейфю»!

— А раз такой храбрый, то скажи, что ты об этом думаешь?

— О чем?

— О том, что ты услышал из нашего разговора.

— Сволочи вы, пичкаете нас всякой дрянью, из-за которой мы лезем под пули, как полоумные, а потом нас же наказываете, — он кивнул в сторону комвзвода.

— Ты кого назвал сволочью? А ну повтори!

Глаза у комвзвода налились кровью. У Антона самого снова внутри начала пробуждаться ярость, до этого затихшая, но тут опять вмешался особист.

— Ты, Барановский, иди к себе, я здесь разберусь. Все будет в порядке — только не болтай лишнего. Дождись меня.

И Антон, пересиливая себя, свое желание дать выход злости, вышел из палатки.

Весточка от особиста не заставила себя долго ждать. Через полчаса его уже включили в состав группы, направлявшейся на зачистку кишлака, где, предположительно, затаились душманы. Снова в спешном порядке посадка в вертушку и через полтора часа высадка в ущелье, затем трехчасовой марш-бросок. На подходе к каменным домам-ульям, прилепившимся над небольшой речкой, их обстреляли из автоматов и минометов.