Ведьмин Лог - [33]

– Ты это серьезно? Вот так придешь, задерешь подол и скажешь: вот она я, заберите?

– Да, – гордо притопнула Ланка, – не пожалею жизни своей молодой за сестер Ведьминого Круга.

– А родимчик боярина не хватит, когда ты к нему на ночь глядя такая вся прозрачненькая явишься? – И, услышав, как она озадаченно замолчала, я предупредила: – Я перед ним подол задирать не стану! У меня это… – я цыкнула сквозь зубы, – скромность девичья гипертрофированная.

– А можно… – заинтересованно начал было отмерший Серьга, но расстроенная Ланка тут же на него рявкнула:

– У мамки своей попроси, она тебе все знаки и расскажет. Тоже мне, выискался еще один любитель девкам подолы задирать! – и с надеждой попросила меня: – Маришка, ну пойдем хотя бы им бока намнем, что ли?

Я кивнула головой:

– Это можно. Все равно для Брюхи нужно телегу искать.

– Я с вами, – подал голос Пантерий, и я испытала к нему чувство благодарности. Настоящий друг, хоть и черт. Васек заворочался, но Пантерий; зыркнув на него, прокурорским голосом изрек: – А вас, гражданин, попрошу остаться, – и, состроив заговорщицкую гримасу, шепнул разбойнику: – Присмотри за этой компанией, а то уж больно народ шебутной.

Васек посмотрел на бледного, так и не вынувшего клыки Сашко, на Зюку, всю изгваздавшуюся в каше, но не прекращающую вылизывать котелок, на плотоядно улыбающуюся ему Маргошу и пообещал черту присмотреть. Серьгу мы взяли с собой.

ГЛАВА 4

Шишиморка проводила нас до границы рощи, переступив которую мы как-то разом оказались в Купчине – пригороде Малгорода, причем прямо на улице.

Серьга заботливо придерживал и аккуратно обводил вокруг непросохших луж сухонького старичка с козлиной бородкой и слепенькими, как у крота, глазами, в которого обернулся наш Пантерий. Черт бодро семенил, постукивая клюкой, вытягивал вперед голову на тощей шейке, непрерывно переспрашивая у Ладейко дребезжащим фальцетом:

– Ась? Ась?

– Чавось? – дразнила его я, семеня сбоку серой кошкой, демонстративно игнорируя вылетавших из подворотен собак, с которыми разбиралась невидимая, но от этого не менее грозная Ланка. Со стороны это выглядело так, словно очередная шавка, разбежавшись, с заливистым лаем, на потеху публике, вдруг решала сделать кувырок назад, после чего, визжа, улетала обратно в свою подворотню. И так вдоль всей улицы.

– Может, Серьга возьмет тебя на ручки? – пыхтела бесившаяся от собачьей войны сестрица. – А то ведь за версту видно, что тут нечистый гуляет.

– Мужик с кошкой на руках тоже, знаешь, тип подозрительный, – парировала я. Однако вспрыгнула на высокий забор и пошла, высоко поднимая лапки и показывая язык беснующимся внизу кобелям. Что может быть естественней кошки на заборе?

Малгород гудел. Кое-где улицы были перегорожены телегами, вокруг которых сидели молчаливые мужики с дубьем. Однако большинство из них предпочитало кучковаться вокруг трактиров и кабаков, где они орали «не позволим!», махали руками и гоняли еще не арестованных девок за пивом. Улицы за три до городской управы Серьгу остановил конный разъезд. Ткнув нашему рекруту в лоб плетью, егерь в шапке с зеленым верхом, коротком форменном кафтане того же колера и с такими же лампасами на штанах поинтересовался: куда это он прет?

– Дык ить… – выдал Серьга и замер с протянутой рукой и взглядом, устремленным вдаль.

– Ась? – поинтересовался черт.

– Куда прете? – свесился егерь уже к старичку.

А Пантерий, не задумываясь, цапнул его за нос сухонькими пальчиками, на всю улицу завизжав:

– Ты как со старшими разговариваешь, олух? Вот я пожалуюсь мамке твоей, пусть она тебе горяченьких всыплет! Вино пьешь, девок портишь, имущество казенное по ветру пускаешь! Етить… – Он замахнулся на егеря клюкой, но Серьга от греха подальше потащил боевого старичка дальше по улице.

А служивый остался с лиловым носом, который тихонько баюкал тремя перстами, сам не веря, что в старикашке такая силища. Дружки хохотали над ним, и я не удержалась, тихо, для него одного похихикала:

– Хе-хе-хе!

Егерь встрепенулся, тыча в меня пальцем, но тут подпруги у его седла разом лопнули, и он рухнул в пыль, еще больше взвеселив товарищей, а когда подскочил, красный от ярости и стыда, понятно, что никакой кошки поблизости уже не было. Меня усиленно запихивала за пазуху Ланка, ворча:

– Что ты за человек такой, мы тут, понимаешь, инкогнито, а она над егерями хохочет! Ничего путного от тебя не дождешься.

Результат получился страшненький – придавленая кошка висит над дорогой. Глянув на нас, Серьга и черт велели сестре бросить меня.

Вокруг дома головы народу было как на гулянье. Площадь со всех сторон перегородили стрельцы в длинных красных кафтанах. Они сидели группками и громко переговаривались, перемежая речь гоготом, варили в огромных котлах себе похлебку, прямо посреди площади, словно в каком-то диком лесу. Там же была устроена походная коновязь для егерской сотни, отчего центральная малгородская площадь сразу приобрела вид загаженной конюшни. Дома вокруг явно пустовали, и поэтому я не сильно удивилась, что их захватили служивые люди. В окне одного я заметила не то сотника, не то десятника егерского, который пил чай из блюдечка, а из открытых окон второго этажа другого дома несся отборный мат, там командир распекал какого-то нерадивого Хвоньку.