Ведьмин Лог - [31]

– Ну не умницы ли они у меня! – умилилась баба Марта, тут же и требовательно взглянув на архиведьм: дескать, а ну умиляйтесь. Простодушная Рогнеда искренне погладила нас по головам, зато Августа кривенько улыбнулась, хмыкнув:

– Ну, может, и сгодятся в жизни на что-нибудь, кроме как по сундукам сидеть. Только ведь и у Жабихи, считай, уже есть ученица. И таланта в ней, я тебе скажу, немерено. Вот примерно как у этих двоих вместе взятых и еще чуток.

Бабка грохнула по столу кулаком, пресекая крамольный разговор, но мы уже насторожили уши. Вот на нас-то, настороживших уши, она и рявкнула:

– А ну-ка идите-ка, поиграйте с гостьей.

Мы надулись, но к гостье пошли. Ланка выкликнула ее на улицу, а я, мыча от натуги, начала изобретать способ поставить эту куклу фарфоровую на место. И злилась на Августу: надо ж такое сказать, что эта пустышка вдвое нас талантливей! Набежали дети логовских ведьм, интересуясь, что за новенькая.

Фроська, одарив всех снисходительным взглядом, объявила.

– Ефросинья Подаренкова. – При этом звучало это так, словно «Императрица Златоградская». Меня аж заколотило от желания оттаскать ее за космы. Я посмотрела на Ланку и удивилась: лыбится как ни в чем не бывало, хотя точно знаю, что ее тоже от этой Фроськи с первого взгляда корежить начало.

– А давайте в архиведьму играть, – предложила я.

– Точно, – хлопнула в ладоши Ланка, – чур я – архиведьма! – и взобралась на поленницу. Место это у нас было не самое любимое, потому как прямо у поленницы у нас была выгребная яма, где, булькая, бродили помои и куда запросто можно было сверзиться. Ну да не об этом мы сейчас думали.

– Правила простые, – объяснила я в основном Подаренке, – подходишь, целуешь архиведьме ручку и говоришь свое желание. Если ты это можешь сделать, а архиведьма нет, то занимаешь ее место. А если архиведьма это делает, то тогда ты ей одно желание должна.

И мы с Ланкой радостно уставились на Подаренку. Причем Ланка положила ногу на ногу и ручку выставила – целуй давай. Для прочих ведьминых детишек игра была не в новинку, мы ее уже давно выдумали. Оттого они сильно удивились, когда Подаренка, зло сузив глаза, зашипела змеюкой:

– Пусть вам воронье трупоедное ручки целует, а от меня этого не дождетеся. А вот вы мне ручки целовать станете и ножки целовать будете, когда я в вашем Логу магистершей сделаюсь! И вас отсюда вон выставлю, гроссмейстерши малахольные!

Ребятня уставилась на нее во все глаза, а Ланка, посмурнев, встала во весь свой невеликий росток, пригрозив:

– За такие срамные речи быть тебе бячищем-гноячищем! – и толкнула ее в грудь, а я, быстро присев, еще и ударила ее под коленки.

Так что Фроська, перелетев через меня, прямым ходом грохнулась в выгребную яму. Глубина там была порядочная, и Фроська завизжала, молотя руками. И алый ее сарафан, и рубашка, васильками вышитая, и личико фарфоровое, и хвостики белесые разом стали одного бурого цвета. А Ланка, склонившись к краю, еще и ласково поинтересовалась:

– Ну что, Фросечка, будешь нам ручки целовать? Или так и потопнешь в помоях?

– Неча ей! – взбеленилась я. – Пусть знает, как на гроссмейстерш хвост задирать.

Фроська отчаянно выметнулась, пытаясь уцепиться за край, но тот был слишком покат и скользок, чтобы ей этот фокус удался. Дети молча стояли вокруг и глядели на нас с Ланкой с суеверным ужасом. Первый раз, наверное, видели, как ведьму в гнояке топят. Я боялась, что Фроська завизжит, призывая свою бабку, но та лишь молча кидалась раз за разом на стены, пока не начала пускать носом пузыри, вот тут-то в ее наглючих глазках метнулся настоящий страх. Я перегнулась вниз, пачкая подол платья, и, цепляясь за Ланку, сунула к самому ее лицу ладошку и потребовала:

– Ну, целуй.

Фроська поцеловала, но вытащили мы ее не раньше, чем она так же облобызала Ланкину ручку.

Вечером было много Жабихиного крика, многозначительного, но довольного молчания бабули и откровенного хохота Августы под оханье Рогнеды. Спать мы с Ланкой легли довольные собой как никогда. Нам и в голову не могло прийти, что в полночь мстительная Фроська припрется с мешком сенной трухи в одной руке и с ватой в другой. Еще она волокла в зубах четвертушку мутного самогона, из которой смачно выдернула пробку, уставившись на нас лютым, ненавидящим взглядом. До сих пор не понимаю, как мы не проснулись тогда с Ланкой, ведь обе до жути боимся щекотки! Но факт остается фактом. Вымочив вату в самогоне и осторожно утыкав нам ее между пальцами, Фроська, без всякого сожаления и ни на минуту не задумавшись, запалила эти фитили.

Проснулась я от того, что мне снилось, будто черти уволокли меня в пекло и заставили бегать по угольям. Каков же был мой ужас, когда, раскрыв глаза, я увидела, что действительно молочу воздух ногами, а между пальцами у меня горит синее пламя, а рядом тот же фокус выделывает Ланка, в ужасе таращась на свои ноги. Ошалевшие со сна, мы свалились с кровати и начали, как два полоумных зайца, носиться по дому, поджигая разбросанную по полу труху и солому. Угомонились мы только выскочив на улицу, где стояло свиное корыто, полное воды, ревели и плакали и жаловались друг другу на творящийся ужас, не замечая, что сзади нас полыхает бабкин дом.