Вечный странник - [26]
Ваграм Торгомян был вынужден поместить Комитаса в клинику для душевнобольных в Шишле. Это закрытая больница находилась за городом.
Торгомяну сказали, что болезнь Комитаса неизлечима, хотя жить он сможет еще долго.
В 1919 году друзья Комитаса перевезли его в Париж. Вначале он содержался в больнице Виль-Эврар, потом его перевели в Виль-Жуиф. В больницу к нему приходили друзья и знакомые — французы и армяне, константинопольские друзья. Посетителям не разрешалось с ним встречаться и они удовлетворялись сообщениями врачей.
— Он в общем спокоен, — рассказывали врачи, — если не видит своих прежних знакомых. Встреча с ними приводит его в сильное волнение. С незнакомыми он, наоборот, всегда спокоен и мягок, их присутствие не тревожит его. Но вообще он предпочитает оставаться один. Аппетит у него хороший. Иногда гуляет в саду, об одежде заботится и держит ее в чистоте. В последнее время иногда поет.
В 1921 году Фанос Терлемезян посетил Комитаса в Париже. Врачи предупредили Терлемезина, что говорить с Комитасом надо о темах, которые его не тревожат. И еще лечащий врач попросил художника по возможности запомнить всю беседу.
Комитас лежал на тахте. Он сразу узнал Терлемезяна н вскочил с места. Спустя шесть лет после разлуки друзья увиделись. Они обнялись. Комитас похудел. Оглядев Терлемезяна с головы до ног, он потрепал его ласково по щеке и сказал:
Дай я тебя побью, дай я тебя побью.
Потом он принес имеющийся в комнате единственный стул и попросил Фаноса сесть. Они долго молча смотрели друг другу в глаза. Нарушил молчание Терлемезян.
Комитас джан, — сказал он, — знаю я, ты разочаровался в людях, ты прав, я тоже скорблю о них, но нельзя же заживо хоронить себя. Мы все с нетерпением ждем тебя.
В ожидании ответа он пристально смотрел на Комитаса. А тот, неизвестно — искал ответа или не мог собратьсяс мыслями. Чтобы вновь овладеть его вниманием, Фанос начал рассказывать ему о Босфоре, о Мраморном море, о его родном городе Кутине. Вспомнил о том, как поднимались на Арагац, как вместе были в Чораванке, в гостях у вождя местных курдов. Видя, что Комитас не проявляет интереса, он предложил ему поехать на Севан.
Что мне там делать?
Отказался Комитас и выйти в сад погулять. Потом они заговорили о жизни и смерти.
Смерти не существует, — сказал Комитас, но тут же, открыв дверь комнаты, добавил — Если сие не есть могила, так что же?
И вновь надолго замолчал. Чтобы не тревожить Комитаса, Фанос встал.
Не буду докучать тебе, Комитас джан, я пойду.
Коли пришел, так оставайся. Куда же ты уходишь? — оказал больной, насильно усаживая его.
Фанос начал ему рассказывать об одном общем их знакомом, который приехал в Париж, чтобы учиться на актера.
Нет, ненужное это искусство. Агафангел говорит — свиньи, барахтаясь в луже, думают, что принимают ванну.
Комитас джан, знаешь, что в Париж приехали учиться твои ученики — Мигран Тумаджян, Айк Семерджян, Вардан Саргсян и Барсег Кананян.
Молодцы, это было мое требование, молодцы они. Скажи, Фанос джан, живут ли мои песни?
Да, и в них — твое бессмертие.
Пусть вечно живет мой народ, в его памяти я всегда буду жить.
Глаза Комитаса засверкали, губы задрожали… Фаносу показалось, что он собирается запеть.
Поешь? — спросил Фанос.
Да.
Спой для меня что-нибудь.
Сейчас я спою очень тихо и только для себя.
Потом быстро подошел к Фаносу и, взяв его за руку, потащил к двери.
Там есть огромная пропасть, я боюсь в нее упасть.
Он отпустил руку Фаноса и, подойдя к двери, уткнулся в стекло лбом и долго так стоял. На вопросы Фаноса он больше не отвечал. Художник встал, чтобы уйти.
До свидания, Комитас, родной. Я еще приду.
Оставьте меня в покое, — сердито сказал Комитас, — у меня есть свои дела. Вернувшись, ты меня здесь не найдешь, я странник.
Да, ты вечный странник, — пробормотал его друг, и чувствуя тяжесть в ногах, с трудом пошел к выходу.
Чем дальше, тем все меньше ощущал Комитас свою связь с внешним миром, все реже узнавал своих знакомых, забывал их имена; он постепенно забывал прошлое. Посетившего его Арменака Шахмурадяна он узнал только тогда, когда Арменак спел песню «Армения, страна обетованная», которую Комитас очень любил в его исполнении — тогда он смог только выговорить: «мой Арменак». Маргариту Бабаян он попросил остаться, ухаживать за ним и вылечить его, но в следующую же минуту ее не узнал. «Серенаду» Шуберта, которую он так проникновенно исполнял, теперь не хотел и слушать.
Двадцать лет его болезнь боролась со спартански закаленным телом, которое до этого не знало больничной койки.
Комитас доживал последние дни. Ему было шестьдесят шесть лет, из которых он в сознании прожил сорок шесть. Глаза его запали, выдались скулы, тонкая и прозрачная кожа на лице напоминала пергамент. Силы покидали его, сознание иногда прояснялось, хотя говорить он не мог.
В ушах звенела мелодия родной ему песни. Он видел луг, освещенный лучами яркого солнца, и горное озеро, на берегу которого две женщины прямо на траве накрывают стол, детей, собирающих цветы… Двое невдалеке склонились над холстами, а один, взобравшись на вершину скалы, поет:
Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.