Вечный кролик - [45]

– Усек.

– Хорошо.

Он вернулся к своему столу, чтобы взять с него бумажный пакет с рачками в сахаре – куницам они очень нравились, – а затем покинул офис. Безухий еще какое-то время смотрел на меня. Его взгляд был тяжелым, похожим на тот, каким голодный спаниель пытается просверлить дыру в холодильнике, где когда-то лежала одна-единственная сосиска[44].

Он перестал пялиться только тогда, когда зазвонил телефон. Он поднял трубку и, послушав несколько секунд, сообщил звонящему, что скоро будет. Затем он взял из ящика своего стола самый тяжелый молоток и быстро вышел из офиса. После его ухода я подождал две минуты, а затем сам отправился выяснять, действительно ли Фентон ДГ-6721 был взят нами под арест и, если это так, могу ли я что-нибудь сделать. Сначала я направился в сторону буфета, потому что там вероятность найти кого-нибудь знающего была высокой. Но я не ушел далеко, ведь к тому моменту кроличий бунт уже начался.

Кроличий бунт

Кролики хорошо умеют делать сложные вычисления сообща. Большая часть группы используется в качестве памяти, ключевые вычислители занимаются счетом, а еще трое распределяют задания между участниками. Если потренироваться, команда из двухсот кроликов может менее чем за шесть минут вычислить квадратный корень любого четырехзначного числа до пятидесяти четырех знаков после запятой.

Если честно, «кроличьим бунтом» его позже прозвали ведущий колумнист «Чистой Правды», АКроПаСК и Крольнадзор. Для всех остальных, самих кроликов и даже для стороннего наблюдателя это, скорее, был «супермирный протест с математическими вычислениями». Снаружи здания в ряд стояли восемь кроликов и бесстрастно смотрели на главный офис Крольнадзора.

– Что происходит? – спросил я кого-то в фойе.

– Какой-то безмозглый кретин внес Фентона ДГ-6721 в списки на арест, и из-за этого начался протест. Как же меня это бесит. Все здание сейчас изолируют на вход и выход, а мне вечером нужно быть на финалах соревнований звонарей Херефордшира.

– Протестующих же всего восемь, – сказал я, глядя через наше зеркальное окно на улицу. – Скоро, наверное, разойдутся. Нет, подожди, я вижу еще.

Слева и справа подходили новые кролики, узнавшие о том, что происходит, благодаря сарафанному радио. Побросав свои дела, они повязали у основания ушей традиционные для протестов банданы и заняли места рядом со своими коллегами.

– Что происходит? – спросил Куницын, только что вышедший из отдела кадров. Расстроенный звонарь – думаю, он был из отдела по вопросам этики, – рассказал ему, что случилось, и я решил тайком уйти в свой офис и не высовываться. Ведь на том списке было мое имя. Безухий капитально меня подставил.

Когда я снова поднялся наверх, Тоби уже наблюдал за развитием протеста. Из нашего офиса открывался вид на всю Гаол-стрит. Через десять минут там было уже двадцать кроликов, а еще через полчаса их численность удвоилась.

– Сейчас в городе даже кофе будет не купить, – сказал Тоби, который всегда думал о житейских вопросах, – не говоря уже о сэндвиче.

Через час их было уже не меньше сотни, и все они стояли на улице, плотно прижав уши к спинам. Я слышал, как они бормочут, но не слова, а цифры. Кролики не любили бойкие, емкие, но совершенно пустые политические лозунги, и поэтому в качестве основного инструмента давления использовали длительность протеста. Поскольку просто стоять было очень скучно, чтобы скоротать время, они начинали всей толпой делать сложные математические вычисления, что, как ни странно, сбивало с толку, ведь их бормотание могли понять только математики, и издалека оно казалось мягким и убаюкивающим, как журчание воды. Во время стачки кролики почти не двигались, но через несколько дней они начинали падать от обезвоживания и нехватки сна. Тогда их оттаскивали в палатку и оказывали помощь, а затем заменяли новым кроликом, который терпеливо ждал в очереди. Для них было честью принять участие в протесте.

Протест против компании «Райвита» в Ранкорне стал для кроликов оглушительной победой, а совместные математические вычисления привели к обнаружению тысячепятисотзначного простого числа, которое кто-то пропустил. Но еще важнее было то, что он заставил власти неохотно признать – на любой кроличий протест нужно отвечать словами и компромиссом, если они хотят добиться хоть какого-нибудь положительного разрешения.

Первое письмо из массовой рассылки упало нам на электронную почту почти через час. В нем говорилось о том, что мы уже знали пятьдесят пять минут назад: здание было закрыто на вход и выход. Уныние скоро сменилось настроением, какое бывает у школьников в конце урока: все собрались в коридорах, чтобы поглазеть в окна, зная, что, поскольку они зеркальные, кролики их не увидят. И хотя я пытался хоть немного поработать, нас вскоре прервал Деннис – сотрудник Надзора, который всегда организовывал офисный тотализатор, где каждый выбирал протестующего, а выигрывал тот, чей кролик падал первым.

– Еще никто не поставил на пятого, девятого и семнадцатого кролика справа, – сказал он, держа в одной руке пачку десяток, а в другой – планшет. – Я могу вас всех записать на них?