Вечный хлеб - [7]

Звонок зазвучал там внутри, за дверью, и по звуку его Вячеслав Иванович попытался представить размеры прихожей, длину коридора — может быть, это оживит воспоминание? Звук сразу погас, не откликнулось эхо, — запутался в тесном объеме.

Пауза — и послышались шаги. Легкие, похоже — женские. Молодые. Вячеслав Иванович предпочел бы сейчас старушечье шарканье.

— Кто там?

Голос недовольный, капризный. Ну ничего, женщин надо брать обаянием. Вячеслав Иванович улыбнулся и ответил грудным вибрирующим голосом, каким обычно не говорил, потому что этот тембр требовал специальных усилий:

— Вы меня не знаете, девушка, но мне нужно с вами поговорить.

Зазвенела цепочка — знакомый звук, пришедший, наверное, тоже из забытого детства: сейчас дверные цепочки как-то меньше в ходу. Дверь приоткрылась.

— О чем таком поговорить?

Пока не заметно было, чтобы обаяние подействовало, но Вячеслав Иванович продолжал с той же интонацией

— Я надеюсь, вы мне поможете. Кто же еще поможет, если не симпатичная девушка! — Лица ее в узкую щель было не разглядеть, но тем более! — Скажите, может быть, у вас в квартире есть кто-нибудь, кто здесь пережил блокаду? Понимаете, я ищу родственников.

— Вывелись! У нас все новые! Тоже, спохватились! Сорок лет прошло, а всё ищут. Жить надо, а не вспоминать! Ходят! А может, приглядеть квартиру, которая пустая днем? Знаем, слыхали! И нечего улыбаться!

Нет, Вячеслав Иванович все же не очень верил, что сразу же встретит старичков, помнящих его младенцем, — но такого не ожидал!

— Ах ты стерлядь!

— Сам ты судак сушеный! Ходят! Блокада да блокада— надоело! Знаем таких, носятся с собой: «Мы блокадники, мы коренные!» Может, обидно, что сытно едим? Поголодать прикажете! Жить потому что надо, хватит уж вспоминать!

— Вот стерлядь! — И добавил прямо: — Стерва то есть.

Эрик залаял, и эхо гулко ответило со всех этажей.

— Хулиган! Собаку спустил! — завизжала женщина и захлопнула дверь.

Ничего себе начало! Вячеслав Иванович снова выругался, чтобы отвести душу. Есть же паразитки на свете! Именно бабы — мужик бы никогда так не облаял. И ведь какой-то дурак на ней женат, наверное, — девушке-то за тридцать точно. И Вячеслав Иванович невольно порадовался своему холостому состоянию.

Он разозлился, но и мысли не мелькнуло прекратить поиски. Может быть, даже наоборот: раззадорился.

Квартира этажом ниже имела номер шестьдесят восьмой — значит, снизу идут по порядку. Единственный звонок, никаких табличек. Вячеслав Иванович нетерпеливо позвонил.

Снова легкие шаги — и дверь распахнулась. Без расспросов, без цепочки. В дверях стоял мальчик. Не нажимая на обаяние, Вячеслав Иванович повторил свои объяснения. Мальчик выслушал и сказал серьезно:

— Вам следует поговорить с бабушкой. Так и сказал: «Вам следует».

— А дома бабушка?

— Дома. Заходите, пожалуйста.

Как все просто: следует поговорить с бабушкой, и бабушка дома!

Эрик потянул внутрь — наверное, решил, что пришли еще к одному заказчику.

— Бабушка в комнате, только у нас кошка, поэтому пусть ваша собака посидит в прихожей.

Вячеслав Иванович всегда считал, что Эрика оскорбляют, когда называют в женском роде, поэтому он сразу возразил:

— Это кобель, настоящий мужик. — Ему нравилось произносить слова «кобель» и «сука» — вполне приличные слова, их печатают и в книгах по собаководству, а некоторые чересчур жеманные люди (стыдливцы и стыдливицы, как презрительно говорил Вячеслав Иванович) считают ругательствами. — Я привязывать не буду, он очень умный и посидит так. И не бойся, он не кусается.

— Я не боюсь. Собаки вообще зря не кусаются, — сказал серьезный мальчик. — Подождите, сейчас я скажу бабушке.

Вячеслав Иванович осматривался, надеясь на новую вспышку воспоминаний. Темные обои придавали прихожей мрачный вид. И рисунок их какой-то странный, несовременный. Похоже, здесь не делали ремонта с довоенных времен. Но никакие воспоминания не оживали.

— Заходите, пожалуйста. Только говорите громче: бабушка не очень хорошо слышит.

Бабушка оказалась женщиной маленькой и строгой. Она встала навстречу — подтянутая, без малейшей сутулости, — протянула Вячеславу Ивановичу руку. Пожатие ее оказалось крепким, не старческим.

Вячеслав Иванович сразу уверился, что здесь он что-нибудь узнает — нападет на след, как пишут в детективах (а он очень любил детективы, да, впрочем, и не верил, что кто-нибудь их не любит), потому что сама комната как бы излучала воспоминаниям такого же старинного рисунка обои, как и в прихожей, но только светлые — изначально, наверное, голубые; сборная, но сплошь дедовская мебель; множество разностильных картин на стенах — чьи-то портреты, романтические пейзажи с водопадами и руинами, тщательные акварели, изображающие похожих на оловянных солдатиков военных в не то гусарских, не то драгунских мундирах. Вячеслав Иванович такие с удовольствием и у себя бы развесил— все бы знакомые завидовали и спрашивали, где достал…

— Здравствуйте, молодой человек. Извините, что я не пригласила вас вместе с вашей собакой, но у нас здесь кошка, она очень нервная.

Вячеславу Ивановичу нравилось, когда его называли молодым человеком, потому старушка показалась ему еще симпатичнее. Да и говорила она как раз так, как надо: с какой-то странной интонацией — не с акцентом, но и не так, как говорят теперь. Видно, и интонация из прежних времен.