Вечные всадники - [7]

– Ну-ка слезь и иди домой! – крикнул на него отец, недовольный тем, что ему помешали припугнуть молодого зоотехника.

Солтан быстро слез, но уходить ему никак не хотелось, и он подластился к отцу:

– Ну хоть один раз можно мне погладить жеребенка, пап, а? Ну один раз!

– Уж ладно, один раз, так один раз, а потом – марш домой! – проворчал отец.

Солтан одним прыжком оказался возле Тугана, гладил и гладил вырывавшегося из его объятий жеребенка, целовал его мягкую, пушистую морду.

– Эй, джаш![13] Хватит, иди домой, – приказал отец, видно решивший вовсю оберегать жеребенка.

Солтан знает, как отец любит коней: когда он продал своего коня, то целую неделю ни с кем не разговаривал, все вздыхал и охал, сердился на всех и за все.

Солтан нехотя вышел из конюшни. Ослушаться нельзя. Отец любит, чтобы его приказы выполнялись точно, тогда он очень хороший; но если Солтан ослушается, тогда отец крут и наказывает его: или после школы никуда не пускает, или заставляет рубить дрова на зиму, пусть даже это будет лето.

Брел он домой медленно, все время оглядываясь назад.

Дома его ждала неприятность: мать разговаривала с молодой учительницей по арифметике, в руках учительницы Солтан увидел свою тетрадь. Мать, изменившаяся в лице, как-то странно спросила Солтана:

– Сынок, скажи, ты меня узнаёшь?

Солтан не знал, что и ответить. Ему показалось, что у матери лицо неузнаваемо от огорчения.

– Нет, мама, я тебя что-то не могу сегодня узнать! – ответил он честно.

– О, я несчастная, он помешался, мой единственный сын… – всплеснула руками мать.

Учительница успокаивала ее:

– Марзий, да вы не убивайтесь! Может быть, он сам сейчас все объяснит нам… Мне все-таки кажется, что он в своем уме…

– Как же он в таком случае мог писать эту чепуху? – схватила мать тетрадку. – Ведь ему в день нынешней уразы исполнится ровно девять лет; у него не вчера ведь прорезались зубы, он же знает, что Даусуз – это название аула и что там живет его родная бабушка, моя родная мать! А он пишет, как ты говоришь, что Даусуз – это чей-то отец? А чья-то мать называется «Ах, какая»? Аллах мой, я и то знаю, что обозначает в русском языке «Ах, какая». Сын мой, что же с тобой стряслось? Здоров ли ты?

Мать приложила руку ко лбу сына, но он вырвался и с горячностью выкрикнул:

– Да как вы не понимаете, что я написал клички! Это же предки Тугана!

– Какого Тугана? Аллах мой, кто этот Туган? – удивилась мать.

– Ну, Туган, жеребенок, за которым отец ухаживает…

– Вот как! – нахмурилась учительница.

– Пойдемте, я вам покажу его! – кинулся было к дверям Солтан, но учительница остановила его и сердито сказала:

– Я тебе, Лайпанов, поставлю «неуд» в тетради. Благодари за это своего Тугана. А твоей головой пусть занимаются твои родители.

Она ушла, так и не зная, здорова ли голова ее ученика.

Мать, ни слова не говоря Солтану и бросив всю свою домашнюю работу, вышла за ворота, во все глаза смотрела в сторону завода, ожидая мужа.

Солтан вышел из дому, долго стоял посреди двора, что-то обдумывая. Потом подошел к матери, тронул ее за плечо и сказал:

– Мама, если ты об этом «неуде» не скажешь папе, я завтра же исправлю отметку. А если скажешь, я буду нарочно получать все время «неуды»!

– Ты что это говоришь, собачий сын, пугаешь маму? Ой, горе мое, так и есть, голова у мальчика не в порядке, – совсем расстроилась мать.

… Вечером Солтан лег, но заснуть не мог. На то были причины: Шайтан просил, чтобы Солтан показал ему жеребенка, а теперь, когда учительница нажаловалась, разве подойдешь к отцу с просьбой? А как хотелось показать Тугана другу! Уж эта злополучная арифметика, с которой обязательно что-нибудь случается, когда Солтан имеет с ней дело!

Отец пришел, неторопливо, как всегда, умылся, сел за тебси[14]. Мать, подав ему ужин, присела на низкой табуреточке и начала разговор. Солтан лежал, укрывшись с головой, но левое ухо торчало из-под одеяла.

– Отец, – спросила мать, – что такое «Ах, какая»?

– Ты что, рехнулась, что ли? – удивился отец, держа возле рта хлеб и внимательно глядя на жену.

«Началось…» – подумал Солтан с тоской и осторожно выглянул из-под одеяла.

Отец положил хлеб на тебси и сказал:

– Так ты спрашиваешь, что такое «Ах, какая», дочь Урусовых?

– Да, – ответила она, не отводя печального взгляда от горящих в очаге поленьев.

– Ты же сама ездишь в Кисловодск, разговариваешь там с русскими, окончила четыре класса, неужели же не знаешь, что это за слово? – спросил Абдул, которому не понравился странный взгляд жены.

– Меня могут назвать именем «Ах, какая»? – спросила мать.

– Черт знает, что! – вскочил Абдул с места. – Как могут тебя называть «Ах, какая», если тебя зовут Марзий? Что это с тобой? Нету такого имени у людей – «Ах, какая». Нет и быть не может!

– А тебя Даусузом могут назвать? – спросила мать, все так же не поднимая глаз.

Это совсем ошеломило мужа. Он забеспокоился всерьез:

– Марзий, опомнись, дорогая… Что ты мелешь? Ну-ка посмотри на меня. Дай-ка потрогать голову. У тебя жара нет?

– Погоди, скажи мне еще одно: сына нашего могут назвать Детектором?

Тут Солтан не вытерпел, пришел отцу на помощь. Он вскочил с постели и, подтягивая кальсоны, выпалил: