Вечные всадники - [8]

– Отец, это она о лошадях! Это я виноват, я в тетради по арифметике перечислял клички лошадей, а учительница пришла к нам жаловаться и… сказала, что поставит мне «неуд». Вот теперь мама и говорит об этом…

Марзий встревоженно прервала сына:

– Ты же сам просил не говорить о «неуде»!

– Ну и что ж, я завтра же исправлю отметку, отец, честное пионерское! А родословную я правильно перечисляю, отец, вот слушай, – и начал быстро перечислять предков Тугана, но все перепутал, так же, как и в тетради.

– Вот оно что! – произнес отец, скрывая улыбку.

Отец слушал сына и думал: «А мальчик будет настоящим коневодом, даже зоотехником по коневодству, хотя сейчас безбожно перепутал родословную Тугана». Он спросил жену:

– Неужели ты никогда не слыхала о кличках лошадей?

– Зачем они мне? – сердито сказала мать, придя в себя. – Я думала о другом: в своем ли уме наш мальчик?

– Тебе быть женой не конюха, а тракториста: стыдно, до сих пор не знаешь, какие клички бывают у коней, – сказал отец в сердцах и стал раздеваться, а через минуту добавил: – Помню, у нас на заводе была одна кобыла по кличке «Ах, какая». Однажды в грозу… Ах, какая же была замечательная кобыла!

И он рассказал длинную историю, очень интересную для Солтана, а мать в это время дремала у очага.

ГЛАВА ТРЕТЬ Я

Чуть ли не с трехлетнего возраста началась любовь Солтана к лошадям, а в пять лет отец впервые посадил его на своего коня и пустил вскачь в числе соревнующихся сверстников. Каждый год в ауле устраиваются конные состязания на первенство улиц или кварталов, а то и всего аула.

Тогда Солтан пришел пятым. Отец не особенно переживал за это, знал – подрастет мальчик и возьмет свое. Это было на первомайских состязаниях. А на октябрьских, в честь другого праздника, он посадил на коня другого сына, который был на один год старше Солтана. Первенец упал с лошади, ударился головой об камень и…

С тех пор Абдул не пускал оставшегося единственного сына на соревнования. Он только разрешал Солтану проехаться на старой ленивой кобыле, зная, что она быстро не побежит.

Абдул видел, что сын влюблен в лошадей, только и грезит о них. Разве не об этом говорит и последний случай с родословной Тугана?

Абдул лежал и, глядя на кусочек ночного неба через широкую дымовую трубу избы, думал о сыне. Что ж, пусть Солтан станет зоотехником по коню! Но какой же из него зоотехник, если он и в свои девять лет не посажен на настоящего коня, не имеет свободного допуска к денникам? Надо хотя бы в выходные дни брать его на целый день с собой на завод, надо сажать на коня и пусть себе катается внутри у огромной изгороди. Если и упадет, то не страшно, там мягко…

Абдул не знал, что его сын и сам уже решил кататься не только на старой ленивой кобыле, но и седлать настоящего коня! Тайком от отца…

Уговорил же Солтана на это его закадычный друг Шайтан.

Это был беспокойный мальчишка. С тех пор как с уст его матери слетело слово «шайтан», обращенное к сыну, стало забываться настоящее имя мальчика – Мурат, а прозвище Шайтан так и прилипло к нему.

Шайтан быстр, находчив, неуловим и бесстрашен. Когда он нужен дома, его найти невозможно, зато везде, где не нужен, он тут как тут.

Однажды, во время перемены в школе, Шайтан отвел Солтана в сторону:

– Тебе, говоришь, не разрешают кататься верхом?

– Ага…

– Какой же ты после этого мужчина!

– Не знаю.

– А я знаю. Вот ты какой мужчина, посмотри. – И Шайтан показал на девчонку, стоящую неподалеку, обхватив новый телеграфный столб.

Солтан обиделся и хотел уйти, но Шайтан властно опустил свою ладонь на плечо друга. Солтан заметил, как свисает разорванный рукав синей сатиновой рубашки Шайтана. У него, у этого Шайтана, добрые глаза. И огненно-рыжие волосы, что так редко встречается у карачаевцев.

– Ты слушай меня! – сказал Шайтан. – Хватит нам кататься на ишаках. Я придумал. Отец поручает мне пасти нашего коня. Вот я решил… Понял? Мы будем пасти с тобой и птицей летать на коне!

Тут прозвенел звонок, и они поспешили в класс.

– Опять от мамки попадет, – вздохнул Шайтан, закатывая разорванный рукав.

Откуда знать Абдулу об этом ребячьем замысле?

Он лежит и думает, что Марзий ни за что не захочет видеть своего сына наездником.

Мать Солтана возненавидела лошадей с того горестного дня, как разбился, упав с коня, старший сын. Была бы на то ее воля, она даже переехала бы с семьей в свой аул Даусуз, где нет никаких конезаводов. И почему это надо ездить верхом? Нынче уже вон какие сверкающие велосипеды появились в ауле, и не обязательно мотаться верхом на коне. Она знала хорошо, что мужа никогда не сможет оторвать от лошадей, от завода. Он с юношеских лет работает на нем и на всю жизнь влюблен в лошадей. Разве не он первым садится на необъезженных жеребцов и, гарцуя, едет на усмиренном коне из конца в конец длинной аульной улицы? Им любуются в такие дни люди, стоя у своих ворот.

Нет, Марзий знает, что никуда отсюда им не уехать. Да и могилка ее мальчика здесь… Солтана же Марзий хочет видеть только доктором! Вот тогда он вылечил бы и ее мозоль на правой ноге, из-за которой она покупает обувь тридцать восьмого номера. Сколько раз Абдул уговаривал ее пойти к фельдшеру! Но как она пойдет и покажет голую ногу мужчине? Срам! А был бы ее сын доктором, вылечил бы.