Вечные всадники - [3]

– Несчастный ослик стоит и ждет у калитки, пока ему откроют. А ты и не видишь…

Солтан подбежал к матери, взял у нее свертки с покупками, корзину, стараясь не смотреть в сторону этого противного ишака, которого и жалеть-то не стоило.

Мать вытащила из кармана длинную конфету в красной бахромчатой обертке и дала сыну. Солтан аккуратно развернул один конец обертки и начал сосать конфету, поднимаясь в дом по каменным ступенькам.

Мать разложила покупки и взялась готовить ужин. Запылали смолистые дрова в очаге летней комнаты во дворе. Казан с водой покачивался на очажной цепи. Дрова затрещали, длинное пламя поднялось по цепи (Солтану показалось, что оно взбирается по кружочкам черной цепи, как по ступенькам), и вскоре крышка казана стала подскакивать шумно, весело.

Мать насыпала в деревянное корыто кукурузную муку, обдала ее кипятком, замесила тесто, обеими руками долго мяла его, потом выложила на сковородку, нарезала треугольничками. Затем накрыла сверху другой сковородкой и зарыла в жар. А еще она сделала лепешку и зарыла ее рядом со сковородкой прямо в угли, потому что отец любит, когда хлеб немножко в золе. За всем этим наблюдали Солтан и огромный черный кот, тоже усевшийся у очага. Солтан сосал конфету, а кот не был ничем занят и наблюдал за приготовлением ужина злыми глазами.

Налив в корыто воды и выскоблив его, мать все это вылила в ведро и сказала:

– Добавь сюда еще муки, отнеси ослику, пусть поест.

«Ослик он и есть, а никакой не Богатырь, – подумал Солтан. – Не буду я его поить и кормить! »

– Ты не слышал, что я сказала?

– Слышал.

– Ну так отнеси. Он ведь, наверное, ждет, глаз не отрывает от дверей.

– Пусть себе ждет.

– Это как же так? – посмотрела мать на сына, перестав перебирать рис.

– Так…

– Что значит «так»?

– Так – это так.

– Что, он тебя обидел?

– Чтоб он меня обидел?! – вскочил Солтан. – Чтоб ишак меня обидел?

У него чуть не брызнули слезы из глаз и голос задрожал.

Мать поняла, что с ним что-то неладное. Ее черные глаза не мигая смотрели из-под длинных ресниц на сына. А тот, чтобы скрыть слезы, пулей вылетел из комнаты, скатился со ступенек и наткнулся на Богатыря, который и в самом-то деле стоял у крыльца в ожидании кормежки. Пожалуй, Богатырь-то и спас Солтана: не стой он там, мальчик, споткнувшийся на самой нижней ступеньке, расквасил бы себе об землю свой горбатый нос, которым гордился. Отец всегда говорил Солтану, что нос его точь-в-точь дедушкин, а как же не гордиться таким носом, если дедушка – это был дедушка: говорят, кидал на состязаниях камень дальше всех, скакал верхом лучше всех!

Солтан отпихнул ослика, который удержал его от падения. Рукавом белой рубашки вытер слезы. И сел рядом с рыжим, лохматым, большеголовым волкодавом. Пес лежал свернувшись и безразлично поглядывал на своего взволнованного друга.

Мать выглянула, но не стала задавать вопросы сыну, видя, что он старается по-мужски скрыть свое состояние. Она сама покормила ослика.

Солтан вышел за калитку и там забыл и про ослика и про свои слезы, потому что был занят ожиданием: когда же наконец наступит вечер? Как назло, вечер не наступал. Вечер – это когда впереди аульного стада появляется в конце улицы красная безрогая корова, а за ней идут все коровы аула, поднимая пыль, мыча разноголосо, громко окликая своих телят. Но красной коровы нет и нет.

С той горы, что напротив аула, пока еще не спускается длиннобородый козел – вожак отары. Значит, еще не вечер. Из клуба не доносятся ни песни, ни звуки гармони, значит, еще не вечер. Старик Даулет, который всю свою жизнь считает коричневые четки, но никак не сосчитает, не направляется с большой суковатой палкой в мечеть – значит, еще не вечер.

Солтан вернулся во двор. Тучный красно-белый петух вовсю дрался с молодым петухом, который без страха лез и лез в бой со старым силачом. Куры спокойно клевали кукурузный початок, валявшийся на земле, и не собирались пока на насест. Значит, еще не вечер…

«Медный казан» (так мать прозвала рыжего волкодава Самыра за то, что он и вправду похож на огромный бабушкин медный казан), ишак и черный круторогий баран лежали теперь рядом, но не думали спать. Баран задумчиво жевал жвачку, а Медный казан, положив лохматую голову на спину ослика, не мигая глядел на Солтана, как будто видел его в первый раз. А разве не он, Солтан, когда-то спас его, еще слепого тогда щенка, от смерти, когда сосед хотел утопить новорожденных щенят?

Солтан не знал, куда себя девать, слонялся по двору. Потом зашел в дом. Мать уже вытащила хлеб и сидела сбивала масло в подвешенном к потолку красном бурдюке[4].

Солтан высыпал из коробки все свои раскрашенные альчики, стал играть сам с собой. Но игра не клеилась. Мать поглядывала искоса на сына, видела, что ему чего-то не хватает, но ничего не спрашивала: ждала, что будет дальше.

Солтан убрал альчики, достал альбом и принялся за свое любимое занятие – рисование. Мать видела, что он рисует и зачеркивает, рисует и зачеркивает. Но вот сын бросил свое занятие, поднялся, подошел вплотную к маме и спросил:

– Мам, почему сегодня вечер не приходит?

– Как не приходит? Вон уже ущелье потемнело, солнце сидит на верхушках гор. И коровы мычат…