Вечные темы - [19]

— Нет, — покачал головой Загладин. — Я снова попробую это же самое.

— Постойте. А вам не кажется, что ваша идея ложна в своей основе? Насколько я понял, суть ее в том, что так называемая душа вселяется в тело только что умершего человека. Предсказать, в кого именно она вселится, вы не можете. Но люди умирают по причинам совсем не мистическим, а вполне реальным. Тело исчерпывает себя до конца и больше жить не способно. Люди умирают от болезней, от ран, от огня и воды, и тело любого из них — это разрушенный дом, в котором жить невозможно. Ваша идея абсурдна. Неужели вы не задумывались над этим?

— Я думал, — сказал Загладин, и в его голосе Елагин уловил нотку нерешительности. — Но я изобретал этот способ не ради научного любопытства и диссертации, а для спасения дочери. Любой ценой и любыми средствами. К сожалению, я не был до конца уверен, удастся ли мне это. Я проводил опыты на животных, но не мог же я экспериментировать на людях. Теперь я знаю это возможно, а как поступить дальше — это мое дело.

— Не лицемерьте. Вы сами ничего не знаете. И перестаньте строить из себя непогрешимого и неуязвимого гения. Ведь вам придется бесконечно метаться по городу в поисках дочери, умирающей ежедневно в муках. Вы не любящий отец, вы — изверг.

— Давайте не будем ругаться, — поморщился Загладин. — У меня своя мораль, и не пытайтесь объяснять мои мысли и поступки с помощью своей. Я любящий отец, настолько любящий, что готов пойти за своей дочерью туда, откуда никто не возвращается. Пойти, найти и привести. И мне наплевать на ваши бабьи причитания.

— Если бы вы знали, как мне хочется по-мужски врезать кулаком по вашему гениальному лбу, — сказал Елагин и даже скрипнул зубами. — Но толка от этого не будет никакого. В конце концов, мы так и ничего не решим.

— Отчего же? — улыбнулся Загладин, непринужденно меняя позу, но так, чтобы можно было вскочить со стула. — Решение можно найти. Найти всегда.

— Или пойти на компромисс, — добавил Елагин. — Или он придет сам, без нашей помощи. Вы нарушили равновесие между жизнью и смертью. Вы преступили не просто человеческий закон, а закон природы. Вы забыли, что действие равно противодействию. Вы не боитесь последствий?

— Я боюсь только своей слабости. И больше ничего. Пока у меня есть сила — ничего.

— А у вас уже нет силы. Круг замкнут. Возможно, что эта женщина именно сейчас в соседней комнате второй раз переступает порог. Вы спасете ее?

— Да. В любом случае.

Загладин вскинул голову, блеснул глазами, и Елагин понял, что победить его не так-то просто. И еще он вдруг понял то, о чем даже не мог помыслить раньше, до того эта мысль оказалась чудовищной и невозможной.

— Вы хотите отнять жизнь у… здорового человека?

— А почему бы и нет? — медленно произнес Загладин и засмеялся. — Я получил положительный результат и теперь знаю, что делать. Да, знаю.

— Вы хотите убить другого человека, способного к жизни, только для того, чтобы ваша дочь жила? И это вы называете моралью? Это называете любовью?

— Да. Я называю это любовью. Вершиной любви, если хотите…

Он не договорил, потому что Елагин, резко качнувшись, вложил всю свою ярость в летящий кулак. Елагин так и не понял, что произошло, когда вдруг увидел, что лежит на полу и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Над ним склонился Загладин и вытирал ему лоб мокрым полотенцем.

— Нервы, — вздохнул Загладин. — Вы так хорошо держались, и тут на тебе… Срыв.

— Мерзавец, — произнес Елагин сквозь зубы. — Что вы сделали со мной?

— Пока ничего. Просто успокоил вас. Вы снова ошиблись. У меня еще есть сила. А теперь выслушайте меня. Вы наверняка убеждены, что мое изобретение антигуманно и преступно. Так вот, никогда еще наука не ставила столь гуманных целей и никогда не подходила к их выполнению так близко. Вы просто не видите эту цель, вы вязнете в мелочах, да и как вы можете судить обо всем этом? Я давно переболел вашими сомнениями, и теперь они кажутся мне смешными.

— Убийца, — проговорил Елагин. — Уж не меня ли вы решили сделать донором для вашей дочери?

— Вы угадали. Сколько вам лет? Около сорока? Ничего, на первый раз сойдет и такое тело, а потом я подберу более тщательно молодое, здоровое, красивое и желательно — девичье. Все-таки моей дочери будет очень неуютно в вашем теле, но ничего, она потерпит, пока…

— Как же вы убьете меня, не нарушая тела?

— Это ничего. Это я умею. Это не больно.

Они услышали стоны одновременно.

— Ну вот и все, — сказал Елагин, пытаясь подняться.

— Ну вот и все, — повторил Загладин. — Все.

— Теперь моя очередь?

— Ваша… — Загладин усмехнулся, не зло, а устало и скорбно. — Да, кстати. Мои рукописи в письменном столе. Ключ на книжной полке, вторая снизу у окна. А теперь прощайте. И не мешайте мне.

— Какие еще рукописи! — закричал Елагин. — Убийца!

— Дурак, — снова усмехнулся Загладин. — Прощайте. Я вас больше не увижу.

— Или я вас?

— Не все ли равно. Ну ладно, у меня времени в обрез. Сейчас она умрет.

Загладин вышел, и Елагин остался один, лежащим на спине, и по-прежнему не в силах был шевельнуться, словно парализованный. Страха почему-то не было. Быть может, оттого, что он не мог представить убийство без привычных атрибутов: топора, ножа или пистолета. Или яда, в конце концов.