Вечность номер пять - [5]

разбил висок палачу на осле — какой

каприз….

Молись и ты чтобы уж в твой выполз

стих.

А в небо, на плаху, и в мыслях ты не

тянись.

Едь на осле палачом или будь ослом — вези

палача.

Орел и кобра лишь знают в тебе — где верх

где низ.

25 «В люк голову как я…»

Ах, залив, мой залив, я люблю по кромочке,

серпантинной, наблюдая валуны об волны,

выпить молча «У Камина» хеннеси две рюмочки

козырнуть под куполок крепости кронштадской.

Ах, залив, мой залив, спой мне с криком, Градский!

Пьян от запаха морского я, да в дым, от шашлыка!

Когда девы были молоды, с опаскою любили гнать

а нынче обнимают нас их души-облака.

Летний вечер-альбинос с домиками — цацками,

обгоняя поворот, мчит машинка адско в рай,

ах залив, мой залив, на «губе» тесемочка

край от дамбы, да вдали кольцом

сеточка сачка…

Ах залив, мой залив, друг без друга — фитиш мы!

Намертво приклеилась к тебе зряшная Душа!

«А зари, нет зари!», — белой ночью пишешь, руль

отпустив и просунув в глюк, Бог,

голову, как я….

26 «Жизнь летит, об рельс колеса…»

Машет, машет, машет утка

рядом с поездом-попуткой

утка в воздухе, в просторе

машет, машет: «Воли, чо ли»!?

Поезд мчится в грязном поле

объезжая после порки

ягодицы бабьи — горки

космонавты, гляньте вниз:

это поезд с визгом мчится!

По хлебУ-горбу, горчице

низко пламень и дымится

прошлогодняя трава, вау!

Не горит моя земля, пня!

За окном пошли посты

будки, в будках спят собаки

для Христа — гудбай, солдатик!

В греки-хряки да по гати

выезжаем на Валдай мы!

На Валдае снег растаял!

лес за поездом шагает

по мудя в воде студеной

Домик! Бедный, бедный домик

подтонул по печь, а топят

из трубы дымок,

да вокруг вода

домик валится на бок

ерунда! ОбрЕз да весла

жизнь летит, об рельс колеса

солнце греет, светят косы

занавешу занавеску

С Магдали, в купЕ. Пока-с…

— Паз….

— Хармс!

— Паз!

— Хармс!

— Паз!

— Хармс…

27 «Закружилась завертелась прорвалась…»

Закружилась, завертелась, порвалась,

хаотично заметалась в стопке-кубике,

Чортик к гвоздикам подкидывает бублики,

мыши в церкви — без норы — поют псалмы им

да в углу палят огонь поленья-умники.

Закружилась, завертелась, порвалась.

На коленях, вся обмякла, жилы вздуты

на руках, больших, натруженных. За куклой

черно-белой, небо кистью красит Ангел

в фиолетовый, оранжевый и глупый.

Закружилась, завертелась, порвалась.

Убери ее — и кончится свобода

что так явно проступает через воздух

а оставить — значит сново будут годы

заключенные в решетку ядер глаз клух.

Закружилась, завертелась, порвалась

опрокинулась Ягой, в корзинку попадя.

В балахоне Чип и Дэйла Мальчик-с-мышкой

на лугу зеленом воздух клеет к лопастям

и в бубличный дом летит за дыркой с выпивкой…

Закружилась, блядь, завертелась, порвалась…

28 «Пушкин и Райн»

Я раскрою тебе маленькую тайну

она спрятана в моем большом портфеле

она стОит очень много, ты поверь мне

встречи Пушкина и рядовую Райна

такая тайна.

Она смотрит из окна в вечернем классе

на кустарники вербальные вдоль школы

на убитых из пейнтбола, ящик в студии

а в руке стакан компота, в зрачках — счастье

и кастинг.

Приходи ко мне. Родителей не будет

восьмиклассница…

29 «А в банке треть…»

О допусти меня до круглого окна

измерить радиус у неба головой

и дотянуться чтобы нижнею губой

до прошлогодней маленькой сосульки

с навылет дырочкой от золоченой пульки

обжечь язык холодною водой

и лаять не коверкая слова

на пролетающие звезды мимо Музы

и пялиться на груди ночи в блузе

так распирающие что трещит по швам

и пуговка луны скользит в петельке

и впились в плечи белые брительки

у Утра, что встает с постели там

где все еще звенит церквей будильник

о допусти меня до круглого окна

чуть сдвинься и щекой к стене приплюснув

заплачь тихонько

(чтобы стИху было грустно)

глаза потупив на смешного муравья

бегущего по сахарной тропе

по подоконнику до двухлитровой банки

на треть заполненной вареньем

фейхуа.