Вечность мига: роман двухсот авторов - [8]

«Изменять себя — значит изменить себе», — подумал Шляпонтох, выбирая «мир».

И всё перевернулось.

«Мудрый живёт своей мудростью, а глупый — чужой глупостью», — вертелся он перед зеркалом. Но теперь над ним не смеялись, а внимательно слушали, ведь его отражали экраны телевизоров.

И Шляпонтох лил потоки банальностей, мстя за годы молчания.

Но вскоре ему надоело глумиться над миром. И он решил его изменить.

Изменить мир значило для Шляпонтоха спасти его. Но, как все спасители, начал он с обличения. «Это ли не уродливое мироздание? — разводил он руками. — Чтобы построить новое, надо разрушить старое, чтобы стать архитектором, надо побыть бульдозеристом!» Шляпонтох был убедителен, как молоток, и изворотлив, как уж. Но всё шло своим чередом, привычная инерция была сильнее его слов. «Чтобы пройти всё, нужно пройти половину, — подгонял Шляпонтох. — Нельзя понять, что такое чёрное, не видя белого».

И опять никто не трогался.

«Вам всё равно, куда вас ведут, — разочаровано махнул Иннокентий. — Вам безразлично, какой поклоняться иконе, и нет разницы, чью картину повесить — Рембранта или Шляпонтоха».

В зеркале, как во сне, умещался весь мир. Шляпонтох видел утопающие в смоге города, сожжённые войной деревни, видел миллионы глаз, прикованных к экранам, видел силу сильных и немощь слабых, видел супругов, у которых были общие дети, но разные кошельки, видел ложь, предательство, измену, видел себя, сидящего перед зеркалом, эпидемии, голод, багровую, как кровь, луну, видел горящие ненавистью глаза убийцы и другие глаза — тигра, раздирающего оленя. «Распятие на Голгофе, — думал Шляпонтох, — это извинение. Создателю сделалось стыдно за причинённые Им страдания, и Он пришёл их разделить».

А теперь мир принадлежал Богу-Шляпонтоху, и он начал кроить его на свой манер. Будто следы на песке, в его Вселенной исчезали империи и тирании, в ней прекращались войны, гибли дряхлые, изверившиеся цивилизации вместе с их кумирами, богами, представлениями о счастье, крикливыми апологетами и беспощадными критиками, на их месте расцветали новые цивилизации, в которых, однако, всё повторялось, будто в калейдоскопе. Первый век Потребления сменялся вторым веком Распятия, снующие всюду автомобили — экипажами с лошадьми, а те — парящими над головой звездолётами, бойких девушек в джинсах сменяли дамы под вуалью, но мировое древо по-прежнему поливалось слезами. Тогда Шляпонтох предоставил миру абсолютную свободу. Но и на этом пути не заслужил любви.

— Говорят, Создатель — наш отец, а, похоже, Он — отчим, — роптали недовольные. — Почему Всемогущий не даровал нам счастья?

— На то и свобода воли, — возражали им.

— А если воля в том, чтобы отказаться от свободы? — настаивали первые. — Нужна не свобода — нужно счастье!

Глаза, которыми мы смотрим на Бога, это те же глаза, которыми Бог смотрит на нас. И Шляпонтох со скукой слушал эти пустые споры о себе. «Мир — это пустой экран, на котором показывают дурное кино», — подумал он.

И ограничился тем, что переделал мир под себя.

В этом новом удобном мире его желания мгновенно исполнялись. Он имел деньги, власть, и, если раньше женщины обходили его за версту, то теперь от них не было отбоя.

— Мы эгоисты, — разглядывал он очередную избранницу, — вот ты сейчас задумываешься о том, кто рядом с тобой?

— А ты? — возвращали ему вопрос. — Ты думаешь о том, кто рядом с тобой?

— Нет, — эхом откликался Шляпонтох, — я думаю о том, кто рядом с тобой.

Однако его желания быстро иссякали, а осуществившиеся не приносили радости. И Шляпонтох, уже раскаиваясь в своем выборе, снова уселся перед зеркалом.

«Всё не существует без половины, — скривилось оно, — а половина — безо всего». «Весь мир — в голове, — по-своему перевёл его слова Шляпонтох, — изменить мир, значит, изменить себя». Теперь он всё больше понимал Бога, разделившего причинённые Им страдания, и думал, что единственная возможность для человека встать над собой — это повторить Его жертву. Только Шляпонтох решил пойти дальше — не ограничить мучения одним днем, а растянуть их на всю оставшуюся жизнь.

«На земле все искупители», — ударом кулака разбил он зеркало.

И медленно слизнул сочившуюся кровь.

Шляпонтох вернулся на работу, протирает штаны и считает дни до зарплаты. А его жена, с которой он снова сошёлся, потихоньку вздыхает: «Эх, Шляпонтох, Шляпонтох, все кругом гомо сапиенс, а ты — гомо шляпиенс…»

Янис Кубрайтис. «Красная зелень цвета морской волны» (2002)

О ПОЛЬЗЕ КНИГ

Прочитав Платона, критяне, следуя его наставлениям по устройству государства, поставили во главе своего города мужей учёных, известных своими трудами далеко за пределами острова, и они очень быстро довели страну до крайности, ибо между тем, как есть, и тем, как должно быть, всегда выбирали последнее. Кончилось тем, что возмущённые и отчаявшиеся граждане сместили их и, посадив на корабль, отправили на родину Платона, чтобы они там проводили свои опасные опыты, а учёные, отплывая из гавани, громко поносили глупость соотечественников.

Псевдо — Плутарх. «Греческие древности» (VI в.)

БЕССОННИЦА

Вечером я лёг пораньше. Но сон не шёл. Я ворочался с боку на бок. Запутывался в простынях. Я закурил. Почитал скучную книгу. Снова погасил свет. Но заснуть не мог. Пересчитал всех баранов. В час ночи встал. Разбудил жену. Она посоветовала прогуляться, потом съесть мёда с тёплой водой. Я так и сделал, но уснуть всё равно не мог. Снова встал. На этот раз — к врачу. Тот без лишних слов дал сильнодействующее лекарство. Я проглотил на ходу, но опять не мог уснуть. Под утро я начал сходить с ума, думал о самоубийстве.