Вечное Дао. Беседы о «Дао Де Цзин» т. 3 - [30]

Врачи не бывают хорошими любовниками. Трудно забыть о своих знаниях и информации.

Вот что я вам скажу: в больнице она нужна — пользуйтесь ею, но не давайте ей использовать вас. Когда вы приходите домой — отбросьте ее! Точно так же, как вы снимаете одежду. Не облачайтесь так же, как в больнице — переоденьтесь, наденьте какой-нибудь вечерний туалет — вроде этого...

Отставьте информацию в сторону, будьте человеком — и тогда могут произойти две вещи, параллельно: вы можете пользоваться информацией в утилитарных целях и одновременно расти как сущность.

Эта сущность растет через истинное знание, не через так называемые знания. Если вы можете сохранять эту дистанцию и бдительность, тогда нет ничего плохого.

На днях приехал один друг и привез мне много книг. Утром, прежде, чем отдать их мне, он слушал меня, и был слегка озадачен: я был так против знаний. Так что вечером он сказал:

— Я привез тебе столько книг, а ты так против знаний — что мне делать?

Я сказал:

— Ты можешь отдать мне эти книги и привезти еще — сколько сможешь. Знания не могут меня разрушить. Я могу пользоваться ими, но они не могут использовать меня. Вот и все, что нужно понять.

Почему в последнее время вы носите все эти смешные шапки?

Спросите у шапок!

Они вдруг появились. Кто-то прислал их мне, они появились на моем пути. Вы должны спросить у них, а не у меня. Но они ждут радушного приема и уважения.

Глава 5 Превыше чести и бесчестия...

Лао-цзы говорит:

Тот, кто знает, не говорит;

тот, кто говорит, не знает.

Заткни его щели,

закрой его двери,

притупи его проницательность,

распутай его сети,

умерь его блеск,

приглуши его шум —

вот мистическое единство.

Тогда любовь и ненависть

не могут коснуться его.

Он недосягаем для прибыли и убытка.

Ему безразличны честь и бесчестие.

Вот почему он всегда уважаем в мире.

Язык есть нечто человеческое; без сомнения, он очень ограничен. Он хорош для объективных вещей и совершенно бесполезен для внутреннего, сокровенного.

Язык может сказать что-то, но не может сказать все. Если вы сидите за обеденным столом, язык полезен — вы можете сказать: «Передайте, пожалуйста, соль». Он утилитарен. Им нужно пользоваться, но он не может высказать истину, потому что истина не утилитарна, и истина не есть нечто объективное. Она не вне вас, она случается где-то в глубочайшем ядре вашего существа.

Мы можем условиться, что будем называть это так-то — это решение между вами и мной, это соглашение. Если обе стороны идут друг другу навстречу, язык вполне уместен. Но если что-то случилось внутри меня, это не есть нечто между вами и мной; я не могу дать вам понять, что это. Даже если я попытаюсь объяснить вам, вы не поймете, что это. Поэтому соглашение невозможно.

Религия находится за пределами языка. Самое большее, что может сказать язык — это то, что не есть религия. Это может быть, самое большее, отрицание. Мы не можем сказать, что такое Бог, потому что таким образом мы ограничим его нашими ограниченными словами, концепциями; самое большее, мы можем сказать, что не есть Бог; и все писания говорят только о том, что не есть Бог. Они устраняют ошибки, но не показывают истину. Однако, если вы постоянно убираете ошибки, однажды, внезапно, истина открывается вам. Она открывается не через язык — она открывается через тишину.

Поэтому первое, что необходимо очень глубоко понять — потому что, если вы не понимаете, это становится для вас ловушкой — что язык может быть опасен, он может ввести в заблуждение.

Вы знаете слово «бог», но слово «бог» не есть Бог. В слове «бог» нет ничего божественного. Слово «бог» абсолютно бессодержательно и пусто. В нем ничего нет. Вы можете повторять его миллионы раз, и с вами ничего не произойдет; это пустая скорлупа, полая изнутри. Слова не могут вместить внутреннее переживание.

Когда Иисус пользовался этим словом, оно могло быть истинным; для него оно, возможно, что-то значило — но не для тех, кто слушал его. Это необходимо понять.

Если я говорю «самадхи», я что-то подразумеваю — я знаю это. Но когда вы слышите слово «самадхи», это пустой звук для ваших ушей; самое большее, вы можете понимать значение, которое дается этому слову в словаре. Но словарь — не существование. Он не может заменить существование. Самадхи можно познать только тогда, когда вы входите в него, когда вы становитесь им; нет другого способа познать его.

Вот почему Лао-цзы все время настаивает: истину невозможно высказать, а то, что сказано, не может быть истиной. Но он говорит, потому что, по крайней мере, это можно сказать; это отрицание.

Он говорит:

Тот, кто знает, не говорит;

тот, кто говорит, не знает.

Только это и можно сказать. Лао-цзы говорит — знает ли он, или нет. Исходя из его собственного принципа, если он знает, он не должен говорить. Если он говорит, значит, он не знает. Тогда перед вами загадка, которая не имеет разгадки. Если он не знает, то как он может говорить такую великую истину?

Тот, кто знает, не говорит;

тот, кто говорит, не знает.

Если он знает, почему он говорит? Если он не знает — тогда откуда глубина, о которой он не мог бы и догадываться?

Постарайтесь понять этот парадокс. Он просто вычищает одну вещь. Все, что он говорит в этих двух фразах — которые чреваты очень глубоким смыслом, очень значительны — он говорит только одно: не обманывайтесь словами. Они — не истина; они могут походить на истину, но они — не истина. Живой момент невозможно выразить. Живое можно узнать, только пережив его.