Вечно жить захотели, собаки? - [20]

Ровно в четырнадцать часов — сцена, которая удается вполне, — открывается дверь, и появляется полковник Бутте. Рапорт и приветствие капитана, старшего по званию в группе, он выслушивает молодцевато, отвечает в отличной выправкой.

Испытующе оглядывает он молодых офицеров. Двадцать судеб, каждая из которых заключена в папке и полностью решена.

Полковник Бутте, изображающий из себя героя, не пользуется особой любовью. А Виссе импонирует этот высокий, лет пятидесяти, худощавый полковник с лицом Щелкунчика, вырезанного из дерева, с резко выпирающим крючковатым носом и угрюмым ртом.

Обер-лейтенант привык, что из-за первой буквы его фамилии его всегда называют одним из последних, по алфавиту.

Поэтому он очень удивлен, что на сей раз его называют первым.

Полковник пристально рассматривает его, заглядывает то и дело в свою папку, где записано о Виссе решительно все, и испытывающим взглядом окидывает двадцатидвухлетнего обер-лейтенанта.

«Что он меня, разыгрывает, что ли?» — Виссе стоит как вкопанный, но на лице его появляется улыбка, которая делается тем шире, чем мрачнее смотрит на него полковник.

Полковнику нравится, что этот молодой парень не ве «дет себя, как овца, которую привели стричь. Он пытается удержать вставленный в правый глаз монокль, и при этом лицо его искажается гримасой. «Этот юнец позволяет себе смеяться надо мной, да так, что удержаться не может, — в конце концов полковник ухмыляется сам.-1 Да, мой мальчик, все это — театр! И каждый в нем играет свою роль».

— Обер-лейтенант Виссе! Мне рекомендовали Вае как чрезвычайно способного в общении с нашими союзниками. Вы выдвигаетесь на весьма опасное место. Здесь необходимы дипломатическая ловкость, тонкое чутье и такт, чтобы зарекомендовать себя и утвердиться, никого при этом не задев за живое.

С 10 ноября Вы прикомандировываетесь в 20-ю румынскую дивизию, дислоцированную южнее Сталинграда. Там берете под свое начало германскую группу связи № 118 с 20-й румынской дивизией!

Надеюсь, что мы в Вас не ошиблись и Вы будете выполнять свою задачу добросовестно и с энтузиазмом! — строго пробормотал полковник, скрывая удовольствие, что еще может преподносить приятные сюрпризы.

Сейчас как раз подошло время, когда в солдатском клубе раздают хлеб с искусственным медом и чай или зеленое украинское пиво, и Виссе вовсе не хочется пропустить этот момент.

Большой зал с мощными колоннами из красного мрамора. Лепные фигуры потрескались, русские «мраморные» колонны оказались бутафорией из клееной фанеры.

Окаменелые статуи выполнены из гипса, и дыры в них забиты газетной бумагой. Россия осталась империей «потемкинских деревень». Здесь любят ломать комедию. Великий всемирный театр, с ухмылкой разыгрываемый среди картонных декораций. Беда тому, кто дает себя обмануть.

Страна невероятно богата, сильна и, видимо, непокорима. Т-34 сделаны из стали и сминают все, что окажется у них на пути.

В последний раз идет Виссе по гигантской, окруженной со всех сторон домами Красной площади. Широкая асфальтированная площадь пуста и безжизненна, лишь несколько машин выстроились у солдатского клуба.

За кулисами из небоскребов сразу начинается сама действительность русских деревянных и горбатых улочек. День сырой, туманный, холодный. Деревья стоят голые и чахлые. Ветер смёл опавшую листву в водосточные канавы. Вторая русская зима уже на носу.

Носбергер завидует Виссе и злится, что не может убраться отсюда.

Он — судетский немец из Крумау, что в Богемии. Знают ли эти ребята, родившиеся в самом лоне рейха, что это значит — иметь право быть немцем. Быть немцем для Носбергера — это источник жизни! В радости и горе преданный немецкой национальной идее, он живет ради нее и ради нее безрассудно расточает свою жизнь.

Он прервал свои занятия по национальной экономике в Пражском немецком университете и пошел добровольцем в армию. Желание отца, чтобы сын возглавил со временем его процветающее и крупное внешнеторговое предприятие, Носбергер отклонил, потому что хотел стать немецким офицером.

Он подавлен, потому что его до сих пор не отправили на фронт. Он жаждет скорее отправиться на Кавказ или в Сталинград, где бы мог командовать каким-нибудь подразделением, он снова и снова пишет рапорты и просится добровольцем на фронт, но его обходят, якобы потому, что его хорошее знание славянских языков необходимо здесь.

— Как мне действуют на нервы эти усталые пораженцы, — сокрушается он. — Или у меня лопнет желчный пузырь, или я хорошо заработаю на них: устрою им страховку, продам им пуленепробиваемые жилеты, а сам, по подозрению на корь, запишусь «годным для гарнизонной службы»!

Вечером в честь Виссе устраивается прощальный ужин. Но у него настроение не из праздничных. Он бы с удовольствием сейчас уединился, чтобы написать письма матери и Гвен.

С тех пор как Виссе на Восточном фронте, он пишет письма англичанке по-немецки и отправляет своей сестре, которая уже пересылает их Гвен. Так он пытается перехитрить немецкую цензуру.

Уже с утра Харро беспокоен, прыгает вокруг Виссе, скулит, лижет ему руку и тычет его мордой, лишь бы только обратить на себя внимание, словно чувствует, что расстается со своим хозяином на долгое время, а возможно, и навсегда.