Вечная тайна лабиринта - [21]

И тогда перед ними вставал выбор: обойти лабиринт по боковым нефам; перейти через него, что, возможно, само по себе несло какой-то священный смысл; или принять приглашение — войти в лабиринт (его путь начинался у западного входа в храм) и пройти по нему до самого центра со сценой языческой схватки — большого металлического диска, на котором изображен Тесей, побеждающий Минотавра, и наблюдающая за ними Ариадна. Центр, или цель шартрского лабиринта, очень просторный, почти в четверть диаметра всего круга, но диск давно исчез, он был переплавлен во времена французской революции. До наших дней дошли только шрамы — несколько разбитых болтовых отверстий. Но здесь, в нефе для прихожан, сцена на диске не имела отношения к языческой мифологии. Она представляла собой совсем другую поучительную аллегорию: герой Христос, ведомый девой, побеждает воплощение зла — рогатого дьявола. Вокруг того места, где раньше был прикреплен диск, изображены шесть больших округлых фигур, которые иногда принимают за лепестки цветов — лепестки розы, символического цветка Девы Марии. А иногда в них узнают привычный чертеж витражных окон — круглых, или так называемых роз. Ну а может быть, роза на полу — это роза ветров, диаграмма, которая встречается на картах (и морских компасах) и указывает восемь основных румбов? Или скопление шести лепестков символизирует шесть дней создания?

Роберт Ферре отмечал, что в пустующем нынче центре лабиринта остается как раз достаточно места для седьмого круга такого же размера, как внешние шесть. В средневековой нумерологии семь — священное число (многие люди, в особенности игроки, до сих пор считают его счастливым), в то время как одиннадцать — а именно столько кругов нужно пройти по шартрскому лабиринту, чтобы дойти до его середины, — считалось символом греховности, парадоксальным образом одновременно избыточности и неполноценности. Один французский архиепископ XIX века даже разделил мир на одиннадцать зон зла. Ведь одиннадцать — это и в самом деле на единицу больше, чем десять — знак законченности и число заповедей, которые Бог дал Моисею. И на единицу меньше, чем двенадцать — число, избранное самим Христом как количество его учеников.

Самый очевидный признак христианизации лабиринта — это то, что здесь он в буквальном смысле осенен крестом. Дорога лабиринта то и дело разворачивается на 180 градусов и в точках разворота сталкивается с соседней четвертью пути. Таких точек соприкосновения четыре над центром, четыре — под ним, по три слева и справа, и все вместе они образуют отчетливое изображение креста. Еще одна любопытная вещь, связанная с числами, — это 112 зубцов на внешнем кольце шартрского лабиринта, которых нет больше ни на одном другом лабиринте в мире. Если разделить число зубцов на четверти, обозначенные крестом, получится 28 — количество дней в лунном месяце, а лунный календарь — это тот, по которому определяется число Пасхи, первого воскресенья после первого полнолуния, наступающего за весенним равноденствием. Возможно, шартрский лабиринт использовался для расчета лунного календаря, пусть даже всего лишь символически?

Классический критский лабиринт тщательно перерисовали и обратили в христианство. Впервые в Шартре и в других новых соборах Северной Франции лабиринты были официально — и за большие деньги — установлены в качестве священной тропы, по которой следует пройти (а то, может, и протанцевать) прихожанину. Лабиринт перестал быть просто священным образом, искусной декорацией или хитрой задачкой. На долгие годы, а потом и столетья, последовавшие за падением Римской империи, идея лабиринта, как и многие другие достижения западноевропейской мысли, была обречена на томление в стенах монастырских библиотек. Или скорее на своего рода вавилонский плен. Так или иначе, на целых пять веков про лабиринты забыли.

А потом что-то шевельнулось, и лабиринты — новые, отличающиеся от критской и романской модели — стали появляться на средневековых рукописях, порой всего-навсего набросанными от руки загогулинами на полях. Часто это были рукописи, имеющие отношение к астрономическим и математическим вычислениям. Герман Керн, создавший, возможно, самый пространный перечень лабиринтов из старых рукописей, считает, что древнейший из сохранившихся одиннадцатикруговых лабиринтов в шартрском стиле был обнаружен в библиотеке аббатства Сен-Жермен-де-Пре в Париже. Он был набросан в х веке на форзаце, добавленном к сочинению IX века о том, как высчитать ежегодную и вечно меняющуюся дату Пасхи. В центре лабиринта нарисован дьявол Минотавр, обозначенный как «князь мира сего», он с торжествующим видом восседает на троне, поставив ноги на скамеечку. Определенно это было изображение самодовольного властителя греховного мира. Среди прочих ранних образцов — дополнение к рукописи IX века из Осера, чей кафедральный собор позже обзаведется собственным лабиринтом в нефе, предостерегающее от искажения Слова Божьего, добавления labyrinthus texatur eemoris, лабиринта текстовой ошибки, к Священному Писанию. Около ста лет спустя эта фраза попалась на глаза, вероятно, скучающему без дела монаху, которому хотелось испытать свой новый циркуль. Так ли было дело или нет, но на пергаментной странице появился нарисованный другой рукой геометрически точный лабиринт. И уж совсем удивителен плохо сохранившийся исландский набросок xv века, определенно скопированный с более старого рисунка и изображающий трех Волхвов — тех, что шли за звездой в Вифлеем, — на коленях не перед младенцем Христом, а перед лабиринтом. Все эти рисунки размером были не больше ладони.