Вечная командировка - [4]

Самому начать у него не хватало смелости. Однако свой своего видит издалека. Повезло.

Но осторожность осталась. Не хватай сразу много. Хватай наверняка. «Дружки» сменили форменные фуражки на ватники заключенных. А он остался, уехал дальше. Непойманный, вне подозрений, старательный опытный инженер.

Все менялось. Прииски, подручные, методы, адреса. Но почерк оставался. Его почерк.

Мой товарищ занимался тогда колымским делом. Я заинтересовался им случайно. Мне тогда показалось, что не все «герои» выявлены. Есть еще один — анонимный.

Непойманный, вне подозрений, старательный. И через два года в сведениях, которые стали к нам поступать, я уловил что-то знакомое.

Три недели на прииске убедили меня. Правда, надо еще доказать и поймать.

Я не спешил встретиться с ним: он очень подозрителен. Я представлял себе ясно его лицо, фигуру, даже отдельные жесты.

И вот мы встретились. Он оказался совершенно другим. Я не узнал его.

К нам в кузницу вошел чумазый человек в испачканной углем спецовке. Лицо невыразительное; глаза не то чтоб усталые, а так, с тенью какой-то прибитости, подавленности.

— Валентин! Наш кузнец заболел. Сделай нам штук сто скоб. Я с механиком договорился.

Он мельком взглянул на меня и отвернулся.

Когда закрылась за ним дверь, Валентин сплюнул.

— Идем искать проволоку. Работенки нам теперь хватит. Это Тарасенко, начальник второго участка.

Я поздравил себя с первой встречей. Вот он какой, Тарасенко. Очень простой и очень скромный.

Но почему на вашем участке, гражданин Тарасенко, мастера открыто говорят комсомольцам: «С заключенными было лучше. Они все умели. А вы — молодняк, бестолочь». Кто подал им эту мысль?

Но почему на вашем участке до сих пор не закончен монтаж промприборов? Почему бывали случаи, когда на смену выходили два человека?

Но почему, когда рабочие добились того, что из столовой привозят обеды прямо на участок, вы не можете построить дощатый навес, столы, скамейки, чтобы люди ели не под мокрым снегом, а хоть под какой-то крышей?

Вам не до этого. Плевали вы на мелочи. План все равно будет выполнен.

Да, это мне все известно. Но не кажется ли вам, гражданин Тарасенко, что и здесь сказывается ваш «почерк»?

* * *

По трассе шел «ЗИЛ-150». На двадцатом километре от Красноармейского грузовик перевернулся. Причины: на спуске с перевала шофер съезжал слишком лихо, не успел затормозить и на крутом повороте полетел вниз. Вернее — полетела машина. Шофер каким-то чудом успел выскочить. Как ни странно, «ЗИЛ» отделался вмятинами и царапинами. Более того, разбился только один ящик с консервированными томатами. Остальные ящики (и банки) целы.

Все развели руками и сказали: повезло, счастливо отделались. Есть, правда, одно обстоятельство. В кабине сидел пассажир.

Удивительная авария. Но пассажир остался жив и невредим, совершенно случайно.

Опять же все развели руками и сказали: повезло, счастливо отделался.

И мне это очень любопытно. И я развел руками. Бывает, конечно, много случайностей. Но дело в том, что кто такой этот пассажир — знал я один.

Но у меня странная логика. Я не верю в случайности. Вывод: значит, пассажира знал не я один.

* * *

И все-таки мы в чем-то актеры. Мы образованные, начитанные люди, мы знаем миллион разных ситуаций. И когда мы думаем,  к а к    б у д е т, мы придумываем себя. И когда  э т о   б ы в а е т, мы держимся так, как придумали. Нет, я ненавижу актерство и позу, я всегда хочу быть искренним. Но эта поза, которую мы придумали, она живет помимо нас. Я знаю, как я приду к ней. Я знаю, как я буду себя держать. Я знаю, что она меня увидит усталым, грустным человеком, иронически и трогательно воспринимающим все наши разговоры. Это уже в крови. Я знаю, что я скажу, я знаю, когда я закурю. Противно, и где-то понимаешь — да, актерство. И ничего нельзя поделать, потому что о встрече много думаешь, потому что мысленно уже сто раз встретился с ней, потому что уже отрепетировал.

Как мы иногда хотим умереть! На день, на два, ну на месяц. А потом, небритым, с впавшими щеками, с перевязанной рукой явиться к любимой женщине, которой сообщили, что ты разбился, утонул, убит бандитами. Приехать сразу с аэропорта, никого не предупредив, никому ничего не сказав. И смотреть, как она бьется в истерике.

* * *

Решим простую задачу. А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, кто остался на трубе? Вроде все понятно. А упало, — слава богу, нам за это деньги платят. Б пропало, — найдем. Вылезет на запах дыма. Но ведь кто-то остался на трубе! Видны кончики ушей.

…Трактор идет, переваливаясь и ныряя в колдобины. Сзади тянется волокуша. Когда переезжаем речки, волокуша оказывается под водой, а неизвестный, что недавно подсел к нам (естественно и не подумав спросить разрешения, а просто вскочил на ходу и устроился на бочке), — неизвестный прилипает к бочке и задирает сапоги. Впечатление, что река несет бочку с человеком. И хотя я знаю, что бочка привязана, — кажется, сейчас он нырнет.

Тракторист (знакомый парень, мы ему чинили что-то) раскачивает рычаги и, перекрывая шум мотора, пытается рассказывать, как зимой его замело в машине и два дня он не мог пробиться. История, конечно, кошмарная. Тут и холод, и голод, и заносы, и ветер, сбивающий человека, и вой волков. Но скучно, товарищи, жить без происшествий. Я уверен, когда он вернется на материк и будет рассказывать подобные случаи, то люди решат — вот как интересно на Чукотке, как там страшно, романтично и т. д.