Вечерняя песня - [95]

— Я люблю тебя, — в отчаянии плакала Алина. — В этом я никогда не лгала!

— Все, что я знаю о тебе — ложь. Я даже не знал твоего настоящего имени. Женщина, которую, мне казалось, я полюбил, была волшебницей, феей. Я полюбил леди Клариссу — и кто же она такая? Где она теперь?

— Ты полюбил меня, — упрямо твердила Алина, начиная злиться. — В твоей постели была только я. Леди Клариссы там не было. Ты просто не хочешь признать, что полюбил простую танцовщицу, а не знатную леди, как тебе хотелось. Я не могу смыть пятно с твоего происхождения, только могу сделать это пятно еще больше. Поэтому и не представляю для тебя ценности.

— О нет, это далеко не так. Твоя ценность заключается в очень суровом уроке, который я заслужил. Ничего, в другой раз буду умнее, — повернувшись, Джеймс отошел от Алины. — Мы подождем несколько дней. Может показаться странным, если я, только что представив жену королю, на другой день отошлю ее из Лондона. Но через неделю велю сэру Брайану и другим рыцарям проводить тебя и твоих родителей в Бофорт Плейс. Стивен и Гвендолин присмотрят за вами, пока я не решу, как с тобой поступить. Ты пошла на обман, выйдя за меня замуж и назвавшись леди Клариссой. А это обстоятельство делает наш брак недействительным.

— Да, я понимаю, — Алине невыносимо было слышать, что Джеймс разговаривает с ней, как с абсолютно чужим человеком и собирается отослать. Лучше бы накричал, даже ударил. Только не обращался с такой холодностью.

У Алины оставался только один козырь, который мог вернуть мужа. Если Джеймс узнает, что она носит его ребенка, то, может быть, и не станет отсылать. Не станет аннулировать брак, ибо не захочет, чтобы его ребенок был незаконнорожденным, как он сам. Это был единственный, оставшийся у Алины козырь, но она знала, что не сможет его использовать. Если Джеймс что-то решит, то пусть решение основывается на его отношении к ней, Алине. И пусть решает сам, перевесит ли любовь ее незнатное происхождение и ложь. Она не станет прикрываться ребенком.

Так ничего и, не сообщив о новой жизни, зародившейся в ней, Алина тихо сказала:

— Хорошо. Утром, я буду готова к отъезду.

Потом повернулась и вышла.

Последующие дни оказались для Алины столь горестными, что она невольно обрадовалась, когда пришло время покинуть Лондон. Все труднее, было оставаться под одной крышей с Джеймсом, видеть его и общаться как с чужим. Они встречались только за обедом и ужином и, хотя сидели рядом, практически не разговаривали. Джеймс почти не смотрел на жену и обращался к ней только в случае крайней необходимости. Каждый раз, когда они сидели так близко, сердце Алины замирало. Она почти ничего не ела, тошнота, вызванная беременностью, и переживания полностью отбивали аппетит.

Алина следила за собой тщательнее, чем обычно, надеясь вернуть мужа в свою постель. Она думала, что, пробудив желание, снова заставит Джеймса полюбить ее. Но он оставался таким холодным, что девушка опустила руки, уверенная — муж больше никогда не захочет видеть ее в супружеской постели.

В ночь перед отъездом Алину разбудил скрип двери. Она увидела, как к кровати приближается мужчина, и на какую-то долю секунды похолодела, решив — это Фингел пришел отомстить за герцога. Но потом узнала в ночном госте Джеймса, и в сердце пробудилась надежда.

Она ничего не сказала и, притворившись спящей, наблюдала за мужем сквозь сень густых ресниц. Остановившись у постели, Джеймс долго смотрел на Алину, и на его лице была такая боль, что ей хотелось закричать.

Потом Джеймс нагнулся и легко погладил волосы жены. Алине показалось, что он произнес ее имя, но голос был слишком тихим, и нельзя было утверждать с полной уверенностью. Алина ждала, натянутая, как струна, моля Бога, чтобы Джеймс опустился на краешек постели, нагнулся и поцеловал ее, или сделал что-то еще, что дало бы возможность дотронуться до него, поцеловать, снова увлечь. Пусть это опять будет обманом, ей все равно. Любой ценой она хотела вернуть мужа.

Но он отступил назад и повернулся, чтобы уйти.

— Джеймс! — Алина открыла глаза и, сев в постели, протянула к мужу руки.

Тот обернулся. Одеяло соскользнуло, и Алина заметила, как задержались глаза мужа на ее теле, прикрытом только тонкой ночной сорочкой. Она чувствовала, как под его взглядом наливаются и крепнут соски, а рот Джеймса чувственно смягчился, как всегда, когда он возбужден. Алина ждала, протянув руки и умоляюще глядя на мужа.

— Нет! — решительно сказал Джеймс и, круто повернувшись, вышел из комнаты.

Алина бессильно упала на подушки.

На следующее утро Джеймс не вышел, чтобы попрощаться с женой. Спустившись вниз, Алина нашла там сэра Брайана и других рыцарей, а через несколько минут к ним присоединились ее родители, Джемма и Малькольм. Алина ждала, с надеждой посматривая на дверь, но та так и не открылась. Когда же к ней подошел сэр Брайан и помог сесть в паланкин, она поняла — Джеймс вообще не собирается ее провожать.

Поездка в Бофорт Плейс прошла для Алины отвратительно. На душе было так тяжело, что частые приступы тошноты казались сущим пустяком по сравнению с этим. Девушка выносила все — и утреннее недомогание, и долгие часы путешествия — с одним и тем же выражением отчаяния на лице. Родители и Джемма, как могли, пытались поднять ее настроение. Когда они располагались на ночлег, Гарольд рассказывал дочери самые разные истории и пел песни, Джемма показывала трюки в надежде рассмешить подругу. Сэр Брайан и рыцари внимательно слушали рассказы отца Алины, настоящего мастера своего дела, и хохотали над ужимками Джеммы, но Алине не удавалось изобразить даже слабое подобие улыбки.