Вечерняя книга - [43]

Тот поднялся на лесенку, покопался в коричневом саквояже и раскрыл перед Асей коробку конфет.

— Не угодно ли после кислого?

— Спасибо, — Ася покачала головой. — После кислого как раз и не хочется.

— Тогда малышу, — настаивал он, продолжая на весу держать коробку.

— Детям до трех лет шоколад не рекомендуется, вы должны знать, — улыбнулась Ася. — Вы не врач? Правда, правда, вы на врача похожи.

— Польщен, но — увы! Если всерьез рекомендоваться, я всего-навсего заместитель директора одного весьма уважаемого завода. — Стекла его очков, не задерживаясь, покосились в сторону бабки и моряка. — Прошу, товарищи.

— Меня уж, батюшка, уволь, — отказалась старушка. — Зубы поберегаю.

— А вы?

Моряк поколебался и, раздвинув крупными смуглыми пальцами бумажные кружева, вынул фигурную штуковинку.

— Правильно, по-морскому, — без всякого энтузиазма одобрил заместитель директора; помедлив, он сам взял конфету, вкусно зачмокал.

Незаметно отодвинувшись от слишком близко подсевшего соседа, Ася склонилась над ребенком, и, когда снова выпрямилась, глаза ее, еще секунду назад улыбающиеся, полны были огорчения.

— Только разоспался, и опять скоро будить. Замучила я его на этих пересадках.

— Чего уж хорошего, — поддакнула старушка, снова принимаясь за вязание. — Дорога. Издалека, стал быть, едешь?

— С Севера, бабушка.

— Ох ты, откуда! — изумилась старая, — Холодно́ там?

— Плохо! — с тоской вырвалось у Аси, верхняя, чуть выдавшаяся губка ее задрожала. — Ох как плохо, бабушка!

Моряк кашлянул, собираясь, похож, вступиться за Север, но его опередил уверенный голос заместителя директора:

— Боже мой, да разве это место для молодой интеллигентной женщины? Нет, нет. Вы что — после института попали?

— Нет, с мужем, — легкая тень неуловимо прошла по лицу женщины. — Он военный, летчик. Жили раньше в Белоруссии, а потом знаете как: послали, и все.

— Надо было возражать, не соглашаться! — Квадратные очки заместителя директора энергично поблескивали. — Зачем же губить лучшую пору жизни?

— Служба! — коротко и решительно вмешался наконец моряк, вложив в одно слово весь смысл, который понятен любому военному.

— Для таких условий в армии, вероятно, есть более подходящие люди: без детей! — резко возразил заместитель директора.

Моряк только сейчас, по-видимому, вспомнил о спящем малыше, смолчал: довод был существенным.

На этот раз и старушка решительно приняла сторону толстяка в пижаме.

— К дитю, чай, и снизойти можно. Какая бы там ни служба.

— Говорила я мужу, — горько вздохнула Ася. — Не слушает: место офицера там, куда его пошлют!

— Вот это чистейший эгоизм! — жестко определил заместитель директора, уши у него от негодования порозовели.

— Приехали мы туда, — устало рассказывала Ася, — тоска взяла. Глазу остановиться не на чем. Две сопки, между ними шесть каменных домов, аэродром, и все. А дальше — степь, тундра… Летом еще так-сяк, терпимо, походить можно. А зимой — невмоготу. Пурга, бураны, зароемся, как кроты, и сидим. Воет. И солнце выглянет — тоже не радует. Слепит, взглянуть нельзя. А все мертвое, ледяное… Кино — раз в неделю, по гостям ходить скука, а тут муж улетит, сидишь и думаешь: вернется ли? — Чувствуя участливое внимание слушателей, молодая женщина все больше проникалась к себе острой жалостью, серые глаза ее начали беспокойно блестеть. — А тут сын, два года… Ну что он там видит? На улицу не понесешь: застудить недолго. Овощей свежих нет, все консервированное. Фрукты когда подвезут, так и те поморозят… И у самой душа не на месте: кончила институт иностранных языков, французским владею, а к чему? Иной раз не выдержишь — заплачешь, муж сердится. Временно, еще год, ты жена офицера! А мне разве от этого легче? — голос женщины задрожал. — Едем теперь к моим родителям: хоть передохнуть немного, отогреться!..

— Ох ты, грех какой! — старушка сочувственно кивала седой головой, машинально перекидывала две-три петли и снова забывала о спицах.

— А вы говорите, служба! — Заместитель директора с упреком посмотрел на моряка. — Губить из-за ложно понимаемых представлений жизнь ближнего — преступление!

В дверь постучали. Прихрамывающий усатый проводник вынул из клеенчатого кошеля билет, протянул его Асе.

— Вы до Сызрани? Через полчаса сходить.

— Спасибо, я сейчас…

— Товарищ, — проворно поднялся заместитель директора. — Я сердечник. Я хочу занять нижнюю…

— Пожалуйста, — перебив, равнодушно согласился проводник.

Ася захлопотала — поправила волосы, принялась собирать сетку, моряк достал из ниши ее тяжелый коричневый чемодан.

Не вовремя разбуженный малыш капризничал, тер кулаками сонные глаза; мать, одевая его, нервничала, расстроенное ее лицо шло пятнами.

— Горе ты мое!..

— Ну и чего ты себя казнишь? — нестрого отчитала старушка. — Помогут, вынесут. И на вокзале помогут, чай, не без добрых людей. Эка!

— Пи-ть, — хныкал малыш.

Моряк сорвался с места; через минуту, обливаясь, мальчик жадно пил из стакана.

Напившись, присмирел, и как был, в меховой шубке, прижался к материнской груди, сонно моргая густыми темными ресницами. На мать он непохож совсем: темные жестковатые волосы, острый нос, крутой подбородок будущего упрямца, и только, может быть, густые ресницы да детская мягкость, теплота чем-то неуловимо напоминали склонившуюся над ним и пригорюнившуюся мать.