Вечерний свет - [6]

И «нет» сказав, надеешься, что «да».

3

Разговор с циклопом

Глубокоуважаемый циклоп!

Пожалуйста, в сторонку отойдите,

Вы в дрожь меня вгоняете, в озноб,

Вы в плесени пещерной, в жутком виде,

И почему-то глаз у вас на лоб

Посажен, это странно, извините.

У вас я оказался под рукой

Случайно — и прошу у вас прощенья.

Ведь вы на самом деле не такой,

Как кажетесь, вам мнительность и мщенье

Наскучили, спросите: «Кто такой?»

Скажу: «Никто», потупившись в смущенье.

Почиститесь, помойтесь, лучше врозь

Нам быть, зачем вам этот гнев и злоба?

Смотрите, как просвечен куст насквозь

И к солнцу льнут цветы гелиотропа…

О, если б ужас жизни удалось

Уговорить мне так же, как циклопа!

«Что случилось? — спросил я его вдову…»

Что случилось? — спросил я его вдову,

Неполадка какая-то в организме?

Иль тяжелой поездка была в Москву?

— Нет, — сказала, — он просто устал от жизни.

Говорил он мне это не раз, не два,

Не рисуясь, обдуманно и устало.

Мне бы вдуматься в эти его слова!

Я значенья им как-то не придавала.

А ведь всё было так хорошо. Успех

Поздновато пришел, но пришел, спасибо.

Говорил про унынье, что это грех,

За окном ему нравились клен и липа.

Я в окно посмотрел: что за благодать!

Солнце, дерево, в листья зарылся ветер, —

Боже мой, разве можно от них устать?

Значит, можно устать. От всего на свете.

«Очки должны лежать в футляре…»

Очки должны лежать в футляре,

На банку с кофе надо крышку

Надеть старательно, фонарик

Запрятан должен быть не слишком

Глубоко меж дверей на полке,

А Блок в шкафу с Андреем Белым

Стоять, где нитки — там иголки,

Всё под присмотром и прицелом.

И бедный Беликов достоин

Не похвалы, но пониманья.

Каренин тоже верный воин.

В каком-то смысле мирозданье

Они поддерживают тоже,

Дотошны и необходимы,

И хорошо, что не похожи

На тех, кто пылки и любимы.

«Представляешь, там пишут стихи и прозу…»

С. Лурье

Представляешь, там пишут стихи и прозу.

Представляешь, там дарят весной мимозу

Тем, кого они любят, — сухой пучок

С золотистыми шариками, раскосый,

С губ стирая пыльцу его и со щек.

Представляешь, там с крыльями нас рисуют,

Хоровод нам бесполый организуют

Так, как будто мы пляшем в лучах, поем,

Ручку вскинув и ножку задрав босую,

На плафоне резвимся — не устаем.

Представляешь, там топчутся на балконе

Ночью, радуясь звездам на небосклоне, —

И всё это на фоне земных обид

И смертей, —

                       с удивленьем потусторонним

Ангел ангелу где-нибудь говорит.

«Разговор ни о чем в компании за столом…»

Разговор ни о чем в компании за столом

Утомляет, какие-то шутки да прибаутки:

Так в спортзале с ленцой перебрасываются мячом,

Так покрякивают, на пруду собираясь, утки.

Хоть бы кто-нибудь что-нибудь стоящее сказал,

Вразумительное, — возразить ему, согласиться!

Для того ли наполнен и выпит до дна бокал,

Чтобы вздор этот слушать весь вечер, — ведь я не птица.

Я хотел бы еще раз о жизни поговорить,

О любви или Шиллере — как обветшал он, пылкий,

Потому что два века не могут не охладить

Романтический пыл, — и к другой перейти бутылке.

«Услужлив, узок, как пенал…»

Услужлив, узок, как пенал,

Хитер, усидчивостью взял,

Погладить моську рад чужую.

Сказала Софья, он смолчал:

Шел в комнату, попал в другую.

И нам в конце концов плевать,

Какую сделает опять

Он подлость, — сырость в нем и плесень —

Но фраза — что за благодать!

Одна из лучших в старой пьесе.

С ней, прихотливой, легче жить.

О чем жалеть? Зачем грустить?

И всем ее рекомендую.

Умрешь — и вспомнишь, может быть:

Шел в комнату — попал в другую.

Немецкая сказка

Это в старой сказке было важно,

Что в чужом томится котелке

На плите и хлюпает протяжно,

Что несут в котомке, в узелке.

Что у них подсохло, что намокло

И о чем под вечер говорят.

Не хочу смотреть в чужие окна,

Видеть женский торс или наряд.

Это там, в тени средневековой

Узких улиц, в чудной тесноте

За чужой покупкой и обновой

Взгляд следил, потворствуя мечте.

Сватовство, кокетство, волокитство,

Мотовство, ребячество и блуд.

У меня большого любопытства

К людям нет, все как-нибудь живут.

Хороши пространства и просторы,

В отношеньях легкий холодок.

Я люблю, когда на окнах шторы

И людей не видит даже Бог.

Портрет

Не заноситься — вот чему

Портрет четвертого Филиппа

Нас учит, может быть, ему

За это следует спасибо

Сказать; никак я не пойму

Людей подобного пошиба.

Людей. Но он-то ведь король,

А короли какие ж люди?

Он хорошо играет роль

Бесчеловечную по сути.

Ты рядом с ним букашка, моль,

Он смотрит строго и не шутит.

Всё человеческое прочь

Убрал Веласкес из портрета.

Усы, как веточки точь-в-точь,

Уходят вверх, — смешно же это?

Нет, не смешно! И ночь есть ночь,

Дневного ей не надо света.

И власть есть власть, и зло есть зло,

Сама тоска, сама надменность.

Из жизни вытекло тепло,

Забыта будничность и бренность.

Он прав, когда на то пошло.

Благодарю за откровенность!

«Дождь не любит политики, тополь тоже…»

Дождь не любит политики,

                                             тополь тоже,

Облака ничего про нее не знают.

Ее любят эксперты и аналитики,

До чего ж друг на друга они похожи:

Фантазируют, мрачные, и вещают,

Предъявляют пружинки ее и винтики,

Видно, что ничего нет для них дороже.

Но ко всем новостям, завершая новости,

Эпилогом приходит прогноз погоды,

И циклоны вращают большие лопасти,