Вечерний день - [32]

С другой стороны, и без головы не получалось.

Разум призывался потом, для подкрепления ощущений. Хотя многие его коллеги и кон­трагенты привыкли доверять чутью Палыча, язык слов и доказательств, особенно поначалу, оказался более универсальным. И умение думать и искать не раз спасало Платонову деньги, репутацию, а иногда и жизнь.

Как-то раз, перед самой перестройкой, один из крупных хозяйственников, который прослышал, что на Западе в моде и высоко ценится русский авангард, решил собрать кол­лекцию. Был брошен клич, и к нему потянулись книги Лисицкого, акварели Гончаровой и Суэтинский фарфор. Как настоящие, так и подделки.

Иногда на этой почве возникали конфликты, и тогда вызывались эксперты. В одном подобном случае был приглашен и Палыч. Как выяснилось позже, злополучная тарелка работы Натана Альтмана была подарена боссу какой-то командой с Урала. Где-то найдена, куплена за немалые деньги и подарена. Но искусствовед из Исторического музея неизвестно почему усомнился в ее подлинности.

«Мальчики», как звал их хозяйственник (а было в них на четверых полтонны веса и восемь метров роста), обиделись на искусствоведа, босс на «мальчиков», короче, потребо­вался третейский суд. Кто вспомнил о Платонове, неизвестно, но его с почетом пригласили и поставили перед выбором: «Ты можешь сказать, что это настоящая тарелка или подделка, но обязан доказать свои слова». Произносились эти речи на «блатной фене», но смысл был именно таков и слово «обязан» подчеркнуто интонацией, как будто двумя жирными лини­ями.

Тарелка была фальшивая. На настоящем белье, с соблюдением всех правил техноло­гии, даже желтая краска, запас которой закончился на Императорском фарфоровом заводе почему-то быстрее других, не использовалась. Но. фальшивая. Так, во всяком случае, почувствовал Платонов. И попросил день на размышления и доказательства.

Цена доказательства была явно велика. Сказать «натура» без подтверждения, навлечь на себя гнев босса, который доверял своему эксперту, сказать «фуфло» - гнев «мальчиков». Дело было уже не в деньгах, куплена тарелка была за четыре тысячи, что даже по тем вре­менам для всей команды деньги были небольшие, а дело было в принципе.

Это сегодня тот вопрос можно было бы решить элементарно - книг и альбомов по русскому фарфору двадцатых годов хоть пруд пруди - сиди, проверяй, смотри, а тогда все было проблемой.

Палыч в назначенное время приехал на стрелку с толстым каталогом в мягкой обложке под мышкой. Что стоило его найти, история умалчивает. «Ну?» - спросили его обе стороны. «Вы сами сейчас все увидите.» - ответил он и открыл книгу. «Это каталог одного музея в Нью-Йорке. Вот, такая же тарелка или нет?» - спросил он, показывая иллюстрацию в тексте. «Один в один.» - отвечают все. «А вот здесь что изображено?» - спросил он и показал на тарелке один небольшой участок. «Облака.» - ответили все. «А здесь?» - Платонов показал то же место на тарелке в книге. «Тоже облака.» - говорят «мальчики», но несколько неуверенно.

«Кто-нибудь из вас читает по-английски?» - «Я читаю». - «Иди, проверь меня, я буду переводить». Подошел парень, несмотря на рост и вес, почти с человеческим лицом. «Здесь описание тарелки: портрет Ленина, вот он, строящийся завод - вот здесь, винтовка со шты­ком - тоже понятно, - переводил и показывал Палыч. - А теперь вот эти три слова „the half of two-head eagl" что означают?» «Половина двуглавого орла», - неуверенно сказал парень. «Покажи мне, здесь в книге, где эта половина». Парень показал.

Показал на то место, где раньше все видели облака. «А здесь?» На тарелке облака оста­лись облаками. «Я думаю, что человек перерисовывал тарелку отсюда, - закончил Палыч, - но английского не знал».

Мальчики вскочили: «Да мы его порвем на части, а потом еще на терке мелкой натрем». Всех успокоил босс: «Сели быстро. Завтра доставить мне мастера, пальцем не трогать. Дать ему спеца в английском, и пусть он эти тарелки лепит, а мы их на Запад толкать будем. Если даже Владимир Павлович не сразу допер, там все съедят за милую душу».

Он протянул тысячу долларов своему искусствоведу и повернулся к Платонову: «А ты, ты чего хочешь?» «Чтоб меня никогда больше к вам не приглашали. Так не пригла­шали.» - добавил он, увидев недовольную мину на лице хозяйственника. Его потом вызы­вали несколько раз, уже и не сам босс, который давно лежал на Ваганьковском, но никаких угроз Палычу, никаких «ответов» больше не было никогда.

В другой раз в другой компании Платонов подтвердил забракованную Третьяков­кой картину. Ему понадобилось две недели, чтобы найти в каталоге какого-то областного музея эскиз к этому большому полотну. Третьяковка потом просила продать ей отвергнутую работу, но счастливый владелец радостно отказал.

Трижды или четырежды в таких ситуациях Платонову приходилось отступать, но только на время. Упрямый, как осел, или упорный, как бык, Владимир Павлович, через неделю, месяц или в одном случае даже через полтора года находил подтверждение своей мысли и доказывал, что был прав.

Но сейчас, пролистав тетрадку, сложив воедино все, что успел узнать о шкатулке, он не стал систематизировать информацию. Что-то он уже понимал, кое-что начинало прояс­няться, но он рассчитывал на завтрашнюю встречу с «сыном», от которого ждал новостей.