Вечеринка: Книга стихов - [9]

«Мир тебе, неприметный прохожий…»

* * *

Мир тебе, неприметный прохожий,

обитатель одной из Пальмир,

постоялец ее бездорожий,

сквозняка и простуды кумир.

Мир тебе, рисовальщица лета

и магических сфинксовых тел,

то застужена, то перегрета,

как сегодня пленэр захотел.

Мир и вам, семивратные Фивы,

невозвратного времени рвы,

из которых явились два дива —

две льводевы у кромки Невы.

Может, ежась в пейзаже нескладном,

навещать поселенок чудных

прилетают Гармония с Кадмом,

два фиванских дракона ночных?

Совершают пике и полеты,

траекторные неводы вьют

и вполне запредельные ноты

утешительных песен поют;

а толпа эрмитажных эриний

вторит хором анафем и глосс,

начиная с сибирской богини

с семикратною Обью волос.

«Лето настало, время изгнаний, видишь, Овидий?..»

* * *

Лето настало, время изгнаний, видишь, Овидий?

Переоделись в чудные травы чуждые степи.

Может, и мы что-то должны деве Обиде,

несколько слов здешних молитв с пальцами в сцепе.

Облачной накипи что и сродни? Росы да слезы.

Мы не просили этих просторов, пастбищ сармата.

Но и без просьб дольняя тень падает с воза,

изгнанный тоже должен в свой час ехать куда-то.

Ох, и легки тут ковыли, новый гербарий

трав безымянных, чьи-то луга в чьих-то широтах.

Мы тут ни лар, ни пенат не погребали,

где фараон жуков бредет с парой илотов.

Чудится жизнь наша сонму стрекоз, в калейдоскопе

их марсианских фасеток длится напропалую.

Маки в своих погремках слушают опий.

Лето настало, так вспоминай долю былую.

Свадьба

Татьяне и Андрею Субботиным

Жених и невеста, вечер,

любимый невский гранит,

фонари зажигают свечи,

светцы восходят в зенит,

ветра переизбыток

льет любовный напиток,

входят в состав эликсира

волна, светофор, Марс

и три городских буксира:

«Риф», «Аист» и «Барс».

«Ну что ж, переходим на фото…»

* * *

Ну что ж, переходим на фото,

когда рисовать нам слабó…

но сопротивляется что-то,

достойное слога Ли Бо.

Пусть муза слегка колчерука,

то яркость, то резкость таё,

но все же достойна округа

веселого ока ее.

Он

Он на тарелке прилетел в наш город на Неве,

простую кепку приглядел к нездешней голове.

Вплывя в наш неподобный створ почти как человек,

в одной из коммунальных нор он занимал отсек.

Изволил быть, изволил жить и не любить Москву,

спускал в Неву ловитвы нить, ловя свою плотву,

а после песню засвистал, чтоб лучше уповать,

немедля удочки смотал и убыл на Оять.

«Белые ночи вянут необратимо…»

* * *

Белые ночи вянут необратимо,

никнут даже от взора, даже от взгляда,

и никакие побелки пудры и грима

им не вернут света, да и не надо.

Звездною тьмою скоро вернет нас к людям,

гиперборейских жителей ниоткуда.

Мы по бессоннице здешней скучать не будем,

ибо она возвратное наше чудо.

Белые ночи вянут и опадают,

но и чухонские розы возле крылечка,

им подражая, по лепестку тают,

тают и опадают, мое сердечко.

Так что у нас снова конец света,

ингерманландская иже и с нею нота,

и поражают вдруг в сердцевине лета

эти красоты таянья и улёта.

«Так, говоришь, проснулись струи вод…»

* * *

Так, говоришь, проснулись струи вод,

в которые макает осень факел

пылающий своей листвы пожарной?

Не бойся, лед их снова усыпит,

он брандмайор отменный для страстей

и не допустит самовозгоранья

волны, исполненной бензина и иной

цивилизаций рукотворной грязи,

к которой поджигательница осень

так тянется. Вода уснет опять

и будет видеть истинные сны

в отличие от наших снов поддельных.

Из цикла «Polska»

1. «Любовь моя, Польша…»

* * *

Любовь моя,

Польша,

кокетка, лгунья.

Была мать моя гордой

панною Нонной,

а сестра ее — бойкой и смелой

пани Изабеллой.

Польша,

поле Шопена,

сквозь жизнь я слышу

шепот твой, лепет,

панночка Вия.

Не замуруешь

призраков дней твоих,

мне неведомая страна,

чей голос так тих;

на моих губах проступаешь ты,

и рисую с натуры

твои черты,

чары твои,

твои чарны хмуры.

4. «Фото из альбомов детства…»

* * *

Фото из альбомов детства:

дед — поручик Городецкий,

а ошую и одесную

(в давнюю всматриваюсь весну я!)

две сестры.

Две, Марыся и Ирена,

как котенок и сирена,

украшение семьи,

душки бабушки мои.

Отпечаток с негатива

трех когда-то бывших тел.

Чернобровые на диво,

ибо снимок черно-бел.

Та, что слева, моя рыбка,

встала с тайною улыбкой,

та, что справа, вся — серьез,

села в предвкушены! слёз.

Дед: заломленная шапка,

важен, русоус, красив.

И, незримый, с черной тряпкой

в прошлом реет объектив.

5. «Разглядите меня…»

* * *

Разглядите меня

сонмом вавельских глаз,

мне родные края,

где я не родилась,

где досель невредимые замки стоят

и мои незнакомые пращуры спят.

Неродная земля, за земной суетой

и меня вспомяни!

Дом любой тут не мой,

но все ильмы сродни,

и всяк вальс мне седьмой,

и Бедекера дурь не идет мне на ум,

лишь столетних дерев

узнаваемый

шум.

И уводят меня

поневоле в полон

ясень, явор и клен.

«По Миргородской улице поедем мы домой…»

* * *

По Миргородской улице поедем мы домой,

свернем на Новгородскую, любименький ты мой,

довольно нам печалиться, нас ждет весенний чай,

доедем до Очаковской с Полтавской невзначай,

по недоулку узкому, по улочке мирской,

по Тульской, по Калужскому, с Одесской до Тверской.

Из цикла «Воспоминания о Валдае»

8. «Я люблю дороги, склоны, половиц половики…»

* * *

Я люблю дороги, склоны, половиц половики

и на острове зеленом монастырь из-под руки,

все безгласные детали, мы о них лишь и поем,