Вечеринка: Книга стихов - [4]

Ты меня вспомни лет через сто на излучине горних вод,

где все печали мои — ничто перед одной из нот.

Сутки

Дни труда, в которые о себе забываешь, дни самозабвенья,

дни беды, где все тебя ранит, дни самозащиты,

дни тревоги, которой пропитан воздух,

дни, начинающиеся поздно,

дни, кончающиеся рано;

дни суеты,

в которые сжигаешь и наводишь мосты,

и многие другие дни.

А ночи — все! — колдовство!

«Смотри!» — все равно что: «Странствуй!»

Компания их отличается постоянством:

вот Возничий и Дева, Стожары и Лев,

Волосы Вероники (а где же сама Вероника?

в какие края уплыла?

какая была?);

вот Стрелец — он по-прежнему целится в нечто или в ничто;

Скорпион, Лебедь, Рак (Скорпион вместо Щуки);

а на бархате черном нездешних широт и мест —

Южный Крест.

И ночные пташки, любительницы расцветать

и летать

в эту темень и тишь, —

фиалка и летучая мышь.

И наполнены грузом городов, нив, вод и лесов,

ночь — это я! — букеты блистающей яви,

день — это ты! — всё человечье в едином сплаве, —

как колеблемы эти неравные чаши весов!

Ночь — это я! — колючих свечений шары,

день — это ты! — плодов рукотворных дары,

и тебе — золотые поля, а мне — голубые долины.

Но мы — сутки, мы — сутки, и мы неделимы!

К портрету

Попадались ей топазы, розы редкой красоты,

а она любила стразы и бумажные цветы.

Предлагали ей хоромы, шемаханские шатры,

были ей милее дома хулиганские дворы.

За нос праведных водила, лишь с отребьем и спала,

воду сызмальства мутила. Что за женщина была!

Песочные часы

1. «Сделай из песка — стекло…»

* * *

Сделай из песка — стекло,

заточи в стекло — песок,

чтобы время истекло,

превратилось в ручеек;

чтобы несколько минут

не излились через край,

заточи песок в сосуд,

заточив, пересыпай.

Все песочные часы —

краденых пустынь слова;

все стекольные красы —

воровство из воровства…

2. «Запад, Запад, я — Восток!..»

* * *

«Запад, Запад, я — Восток!» —

шелестит стеклу песок.

«А дыханье? А тепло?» —

звякает песку стекло.

Пусть нам несколько минут

песнь барханную споют

о молчанья дна и дюн

в мире солнц, ветров и лун.

3. «Дай наглядеться, алхимик…»

* * *

Дай наглядеться, алхимик,

на ток песочный,

на трехминутный, на очный,

на бесконечный.

С ног на голову поставить

смешное время

и показаться заставить,

течь перед всеми.

Но только с третьей минуты

настанет что-то,

какой-то лот лилипута,

момент илота,

секунда века скончанья,

сеанс с летающим блюдцем,

стремленье мира, желанье

сейчас же пере-вернуться.

Не медли, брат мой ученый,

продли мгновенье урока,

позволь увидеть крученый

миг возвращения тока.

4. «Колосс — наука, и колос…»

* * *

Колосс — наука, и колос,

и тьмы удобств тары-бары;

но и томительный голос

молчащей в колбе Сахары,

шуршащей в капсуле степью,

песчаной бурей в печурке,

где смерч играется с крепью

то в кошки-мышки, то в жмурки.

5. «В песочных часах пустыни, перевертыше без конца…»

* * *

В песочных часах пустыни, перевертыше без конца,

бог с головой шакала взвешивает сердца.

А в мираже полдневном плывет, предвидя закат,

перевозчик загробного царства, всегда глядящий назад.

И смеется со дна вертепа в одном из своих имен

сестричка Аменхотепа принцесса Бахетатон.

6. «Пока течет песок…»

* * *

Пока течет песок

в песочных часах судьбы, —

наша любовь длится,

как жизнь наша длится,

спеша излиться

и исчерпаться,

казалось бы.

Все главы нашего романа —

сплошь перевертыши;

опять, гляди, опять —

влюбиться, вслушаться,

вглядеться и влюбляться,

пока весь этот опыт

не прервется,

песочное стекло не разобьется,

а горсть песка

на землю не вернется

волшебной долею

песочниц одиночеств —

Сахары или Гоби.

Вот тогда

и наш роман

закончится распадом

на мириады

разных

          мелких

                     чувств

и множества

побочных ощущений.

«В чахоточной весне, чей сонм следов и вех…»

* * *

В чахоточной весне, чей сонм следов и вех

грязнее, может быть, грязелечебниц всех,

стареющий поэт, блистательно угрюм,

газету отложив, читает «Улялюм».

У образов своя полночная пора,

в пространствах назывных привычная игра;

блуждающий поэт во сне дурной игрок,

но, пробудясь едва, он пишет первый слог.

Воздух

1. «Все хранит над вереском всплывший воздух…»

* * *

Все хранит над вереском всплывший воздух:

отпечатки пальцев, портреты, маски,

позабытой жизни фундамент — остов? —

склонный проявляться по-фантомасски.

По иголкам, камню, песку, известке

сны влачат театров своих повозки,

а проснешься — видишь: крылами машут!

И на наших оттисках, как на воске,

мотыльки полночные польку спляшут.

2. «Едет неотловленный безбилетник…»

* * *

Едет неотловленный безбилетник,

призрак пассажира, почти безгрешный,

в наш слегка заплеванный заповедник,

то ли безграничный, то ли безбрежный.

В лёт по буреломам — по баррикадам —

лугом ли, болотом ли, бывшим садом —

бабочки безвременья ставят клейма.

В чаще муравейники, ряд за рядом,

повторяют линию Маннергейма.

Дачники наехали — съедут скоро,

от лауреата до супервора,

где теперь помойка — была лужайка;

и ничья лютует собачья свора,

клонов чернохвостых дурная шайка.

3. «Вечное хранилище, временящий…»

* * *

Вечное хранилище, временящий,

вдох и выдох, ветреный, многоликий!

Дождь тебя разведает моросящий,

все-то твои облики и улики,

воздух, образующий клеть Евклида

для библиотеки, заборов, сосен

и для персонажей любого вида

(пьесы смысл утерян и переносен).