Вечер в городе соблазнов - [20]

Полицейские промямлили что-то касательно алиби у Эстефании на момент убийства Вити, но я парировала:

– Любое алиби можно поставить под вопрос! Вы должны взяться как следует за эту истеричную особу, иначе может создаться впечатление, что вы намеренно хотите свалить всю вину на меня, потому что я – русская!

Мысль была отличная. И хотя мною было обещано директору отеля соблюдение конфиденциальности, я тотчас позвонила своему адвокату – бездельник как раз играл в гольф, вместо того чтобы работать над снятием с меня обвинений! – и велела созвать журналюг сегодня вечером в какой-нибудь уютный ресторан.

Пресс-конференция превзошла все мои самые смелые ожидания. Журналистов на нее собралось никак не меньше двух сотен, многим из «акул пера» просто-напросто не хватило места в зале ресторана, поэтому они были вынуждены толпиться в коридоре. Прекрасно помню вытянутые физиономии этих субъектов, когда я завела речь о том, что сама едва не стала жертвой убийства. Еще бы, ведь им так страстно хотелось, чтобы я, рыдая и плача, размазывая по лицу помаду и глотая сопли, принародно призналась в том, что перерезала горло Вите...

О подслушивающих устройствах я специально не стала распространяться, потому что улик у меня не было, да и сказать было нечего. Но для себя я приняла твердое решение довести свое расследование до конца, чего бы мне это ни стоило. В конце концов, какая у меня имеется альтернатива возможности оказаться за решеткой на долгие годы?

Даже мой бездельник-адвокат воспрял духом и впервые за последние дни перестал петь песню о том, что лучше всего – явка с повинной. Кажется, даже он понял, что я не причастна к убийству.

Ресторан мы с ним покинули через черный ход, и в отель я вернулась в прекрасном расположении духа. Зато директор «Фонтенбло», попавшийся мне на пороге, был далеко не в радужном настроении – с его точки зрения, я опорочила честь отеля. Он одарил меня взглядом, полным презрения, и даже отвернулся, сделав вид, что меня не заметил. Ничего, переживу как-нибудь фунт презрения со стороны этого ничтожества. Речь идет о моей собственной шкуре, а спасение утопающих, как известно, в первую очередь дело рук самих утопающих.

После напряженного дня, в течение которого меня отпустили под залог двух миллионов евро и едва не пристрелили, я решила немного вздремнуть. И отдых, клянусь, пошел мне на пользу. Вот только снилась всякая чушь. И, помнится, во сне я отчего-то была уверена, что разгадка смерти Вити очень проста и что я практически нашла убийцу. Сердце мое переполнилось счастьем, и в тот самый момент, когда я хотела на пресс-конференции назвать его имя, меня разбудил настойчивый стук в дверь.

Испытывая дежавю, я осторожно подошла к створке и посмотрела в глазок, сказав себе: мне надо быть очень осторожной. Кто знает, может, Эстефанию выпустили? Или она сбежала и вновь заявилась, дабы прибить меня, на сей раз при помощи вязальной спицы или сковородки.

Однако испаноитальянки я не увидела, зато лицезрела миниатюрную блондиночку с большими синими глазами и чувственным ртом. По ту сторону двери стояла дочка покойного Вити, Таечка. Мне приходилось несколько раз общаться с ней, и, помнится, она была трезвомыслящая девица без заскоков. Только что она делает на Лазурном Берегу? Обычно-то ведь находилась в Англии.

Я приоткрыла дверь и спросила:

– Ты же не пришла меня убивать?

Таечка остолбенело уставилась на меня, а затем выдавила из себя:

– Нет, что ты! Мне просто нужно поговорить с тобой.

Я впустила ее в номер и закрыла дверь. Таечка красотой не блистала, представляла собой тип интеллигентной девицы-ученой. Насколько мне было известно, ухажеров у нее не было.

Таечка была одета просто, но со вкусом, без кричащей роскоши. Похоже, она относилась к такому разряду людей, которые могли себе позволить наплевательски, вернее, с полным равнодушием относиться к деньгам. Конечно, когда у твоего папы куча миллиардов в свободно конвертируемой валюте, негоже быть стяжательницей.

– Я видела твое выступление на пресс-конференции, – сказала Таечка и замялась. – Ты упомянула, что начинаешь собственное расследование. Это так?

Я пригласила ее пройти в гостиную и предложила напитки. Таечка была чем-то взволнована, и наконец-то до меня дошло – а как бы чувствовала себя я, если бы моего отца убили несколько дней назад и мне бы пришлось отправиться на разговор с его любовницей, подозреваемой в совершении сего злодеяния?

Таечка сняла очки, еще больше портившие ее физиономию, и произнесла:

– Ты наверняка задаешься вопросом, что я здесь делаю... и почему я решила навестить тебя... Ты права, Ариша. Ой, ты ведь не против, что я называю тебя на «ты»?

Я только махнула рукой – уж мне-то точно было сейчас не до придворного этикета. Я подала Таечке бокал минеральной воды, и она жадно осушила его до дна. Мне стало ясно, что поход ко мне дался девушке совсем нелегко.

– Мама не знает, что я здесь, – сказала она тихо. – И не надо знать ей. У нее очень слабое сердце. Впрочем, неудивительно. После всего, что произошло...

Таечка так буднично говорила об ужасных вещах, что мне стало не по себе.