Тогда я перестала смеяться. И долго стояла, осторожно и неглубоко дыша, щупая мокрыми от слез руками у себя под ключицами. Там словно бы вонзались крючья, продевая тело насквозь, до самого позвоночника. Тушь текла по щекам.
Я подняла окурок. Поднесла его к заплаканным глазам. Он еще дымился, хотя изрядно намок. Я подула на тлеющую искорку, пытаясь разогнать её по кончику окурка и сделать хотя бы одну затяжку. Других сигарет нет, это последняя… И купить негде.
Хорошо быть молодой и красивой.
Хорошо ничего не бояться.
Хорошо, когда боятся тебя.
Хорошо, когда на всё насрать.
Почти на всё.
Вспомнился вдруг Сережа. Бедный, глупый Сережа… Его всё-таки было немного жаль. А эти отморозки? Их — нет. Совершенно.
При мысли о сопливом Вохе и его страдающих гормональными взрывами дружках почему-то снова захотелось смеяться. Смеяться до желудочных колик, до новой рези в легких. Нет, ну надо ж было купиться на такую лажу… Идиоты.
Так и не разгоревшись, огонек окончательно погас.
Пальцы разжались. Окурок упал, и каблук втоптал его в землю. Хуй с ним…
Рука горела — наверное, задета какая-то вена, потому что кровь продолжала пропитывать платье. В темноте ни черта не видно. Не истечь бы тут… Усилие воли разогнало цветные пятна перед глазами, заставив материализироваться слева от меня массивные чугунные ворота. Вполнакала светила луна.
Я стояла у входа на кладбище и осторожно дышала, держась за грудь обеими руками. Вот так: вдох, еще вдох…
Больно.
Идиоты…
Вдох.
Больно.
Я шмыгнула носом.
Вдох.
Нет, ну какие они идиоты… Какие идиоты!
Наивные…
Вдох.
Вдох.
Боль.
Придурки. Козлы. Ненавижу.
Вдох.
Боль.
Всех ненавижу.
Вдох.
Боль.
Вдох.
Боль.
Конченные. Суки. Пидарасы.
Конечно же, нет у меня никакого СПИДа.
Вдох.
Боль.
У меня рак.
