Вечер. Окна. Люди - [7]

— Лидочек, реагируй сейчас же! — с хмельным восторгом возглашает он. — Я жажду признания и восхищения!

Лидочек непримиримо молчит. И тогда он с испугом склоняется над сынишкой:

— Заболел?

Но розовая мордашка сына, перепачканная морковным соком, успокаивает его, а неясная улыбка приводит в восторг:

— Смотри-ка, узнал меня! Узнал и улыбнулся!

В другое время он заметил бы отчужденность своего Лидочка, но сегодня его переполняет радость и гордость — вон сколько всего внес в их скудное хозяйство!

— Ты потеряла дар речи?! — Он расставляет принесенные яства. — Закатим пир горой! Гляди, какие я достал абрикосы!

Ей начинает казаться, что приснился дурной сон — или с этой гнусной запиской, или вот сейчас, когда он старается внушить ей, что ничего худого не произошло. И вдруг она вспоминает разговор двух женщин на бульваре. Покачивая коляску с ребенком, одна говорила другой: «Напрасно радуешься! Если носит подарки, значит, виноват и пускает пыль в глаза. Они все такие! Когда ухаживают и добиваются — цветочки и что угодно, а когда вышла замуж да родила, тут уж ты на якоре, куда денешься? Тут сама гляди да в руках держи. А начал колбаситься вокруг тебя, не иначе — завел кралю на стороне!» — «А если он любит меня?!» — «Конечно, любит и ребенка не бросит, если честный человек, но семья семьей, а все равно мужику среди пеленок скучно!» Вот и Игорь так же?..

— Да ты что такая — не такая? — наконец с обидой замечает Игорь. — А это что? — Он увидел чемодан.

— Естественный вывод, — ею овладело злое спокойствие, — вот из этой мерзости.

Записка брошена на стол. Он долго, удивленно рассматривает ее, вертит в руках:

— Что это?

— Ах, ты не знаешь!

Ребенок мешает ей, она распеленывает его и укладывает в кроватку, Игорек удовлетворенно сучит ручками и ножками. А за ее спиной раздается хохот.

— Откуда ты ее выкопала? Это же было месяц назад!

— Тем хуже.

— Дурешка, это же записка Тумбе, Циплаковой, что́, ты не помнишь ее? Она никак не могла собраться оформить стенгазету.

Тумбе?.. Стенгазету?.. Конечно, кто же не знает эту верзилу Циплакову, коренастую, некрасивую, но славную и деятельную, студенты вечно дразнили ее цыпленком, и малюткой, и тумбой, и еще бог знает как… Да, месяц назад Игорь жаловался, что Циплакова никак не соберется сделать заголовок и карикатуры для стенгазеты. Но что за манера писать своему товарищу такие записки!..

— Если хочешь знать, это подло — давать дурацкие прозвища девушке оттого, что она некрасива!

— Ты из-за этого и собралась уезжать?!

Она поворачивается к нему и прямо-таки с ненавистью смотрит в его смеющееся лицо.

— Нет, потому что мне надоело; приходишь к ночи, болтаешься неизвестно где и являешься пьяным!

— Я — пьяным?!

— Да, пьяным! Воображаешь, не заметила?! От тебя разит водкой!

Он все еще смеется:

— Угу, пьян вдребезги и в пьяном виде обокрал магазин! Сперва гастроном, а потом «Чулки, трикотаж». Угадай, что в этом пакете?

Он вытягивает из похудевшего портфеля фирменный пакет и помахивает им перед нею, он все еще весел, а она уже понимает, что попала впросак, но целый день страданий душит ее, обида душит, и все же он приходит слишком поздно! И все же он где-то выпил, пока она мучалась!

— Мне противно разговаривать с пьяным!

И она включает утюг, раскладывает на столе подстилку для глажки.

Игорь перестал смеяться.

— Во-первых, выпить две рюмки «Саперави» — пьян не будешь. Во-вторых, все, что я делал, «болтаясь неизвестно где», я делал для тебя, для вас. Что, вот это я покупал для себя?!

Он вытряхивает из пакета капроновые чулки и голубую ночную сорочку, такую точно, какую они видели в витрине, тогда она никак не могла оторвать взгляда и вздыхала, понимая, что такое чудо еще долго будет не по карману.

Ох, надо бы завизжать от радости и кинуться на шею к Игорю, но сейчас она не может, никак не может откинуть все, что пережила и передумала. А Игорь, обиженный, начинает распаляться:

— Демонстрации устраиваешь?! А я, как идиот, вкалываю три недели! Думаешь, очень интересно по шесть часов в день вбивать в тупые мозги математику?! Трех обалдуев вытянул к переэкзаменовке, сегодня сдали. Все трое! И если родители, расплачиваясь, на радостях усадили меня обедать и угостили вином!.. Если я прямо оттуда помчался в магазины покупать все, что ты любишь!.. Конечно, самое время устраивать мне сцену!

— Как бы там ни было, ты мог сказать, — бормочет она, — а то месяц приходишь все позже и позже…

— Вот и делай после этого сюрпризы!

— И эта пошлая записка… Кисонька! Котик!..

— Ничего пошлого в ней нет. Товарищеская шутка. И вообще, если хочешь знать, Циплакова прекрасная девчонка, во всяком случае без истерик и дешевой амбиции.

— Очень рада, что у тебя такой прекрасный член редколлегии.

— Я тоже.

— Ну и чудесно.

Она с остервенением наглаживает пеленку за пеленкой, и пусть с запиской оказалась ерунда, и пусть он заработал уроками и принес такую прелесть в подарок — все равно она чувствует себя непоправимо обиженной, несчастной, все заколебалось, все рушится, он уже ставит ей в укор других, он груб и нечуток, разве он понимает, как ей трудно одной с Игорьком, он-то живет прежней, вольной студенческой жизнью!..