Вдовы - [3]

Пронька Вертолёт с Веркой Автолавкой тоже не сразу и не в один день превратились в выпивох. Пронька всю жизнь отработал в леспромхозе, лихие перемены встретил пенсионером. Верка дояркой вкалывала, пока всех коров на ферме не порезали. Совхоз был подсобным хозяйством леспромхоза «Таёжного». Жили богато и многодетно, с думами и планами наперёд. А вышло вон что от «перемен к лучшему»! Смерть одна народу досталась. Хорошо ещё — электричество не обрезали на столбах. В других местах и провода поснимали и продали.

Размышляя таким образом, развалисто, в мягких валенках, Пётр Еремеевич достиг двора Фимы. У ворот остановился, попинал носком валенка умятый колёсный след к воротам. Ночью кто-то был, определил.

Побоище с Зорькой белым днём смотрелось страшным сном. Скаток коровьей шкуры — с Фимой внутри — поверг Петра Еремеевича на колени. Шкура задубела на морозе, и раскатать её оказалось не так просто. Пётр Еремеевич по годам на пятилетку младше Фимы. В войну вместе подростками боронили, Васей Белоус сродником ему по материнской линии приходится. Дружили дворами всю жизнь. И какая смерть!

Будто и не жила Фима на свете белом долгий свой век вечной труженицей; будто не на Фиме и таких, как она, женщинах держалась вся Россия, когда мужиков побили на фронтах. Будто не Фима родила и отдала своего сына Антона далёкому Афганистану. Целый век жил человек и обустраивал землю своим трудом и милосердием. И такая кончина.

Пётр Еремеевич сокрушённо по-стариковски бормотал, распаковывая Фиму из этого злосчастного кокона. Умерла, задохнулась Фима в тот же час, когда бандиты завершили своё злодеяние.

«Это ж каким выродком надо быть, чтобы совершить подобное убийство немощной старухи! Кто их нарожал, этих выродков? Когда они успели такими стать?» — подобные мысли не впервой приходили Петру Еремеевичу в голову. Телевизор Дарья Митрофановна не выключает почти круглые сутки. «Всё — оттуда. Всё из Кремля московского.»

3.

Хоронили Фиму Белоусову на Шише волглым тихим днём. Шишой звалось кладбище, пологое место на холме, высокое, над деревней; и река Кан видна далеко внизу. Деревня по эту сторону холма. Широкая долина полноводной реки лесистым перевалом от деревни отделена. С кладбища взору открываются и хлебные поля, в снегах по такому времени. Видится хорошо и центральная усадьба в восьми километрах. Хорошее место для вечного отдыха. Простор и воля от всех плохих и хороших дел и мыслей. Рядом с Богом, под Его приглядом.

Сырой снег приставал к подошвам валенок. Дарья Митрофановна как бы успокаивала себя и стариков своими выводами о «вечном отдыхе». Недолго и им осталось смотреть на это вольное небо, дышать вольным воздухом тайги. Век свой они прожили худо-бедно, в глаза Богу не стыдно взглянуть.

Декабрь вольничал оттепелью в завершение Рождественского поста. Метели закружат из Саян по Кану в Сретенье, как водится. До перелома февраля покуражится ещё зима, а там до Масленицы, до Сырной недели — белый день силы наберёт. Тогда можно и считать, что год прожит.

По хозяйской деревенской привычке Дарья Митрофановна год распределяла по делам — по крестьянскому календарю. Пока же до Нового года дожили. Фиму хоронили тёплым днём, Господь на ласку людям старым не поскупился. Обмывала летней водой покойницу и обряжала в чёрное шерстяное платье, приготовленное Фимой на смерть, Дарья Митрофановна. Пётр Еремеевич открепил с дверей в горницу пригвоздоханное рейками ватное одеяло. Дом построен в своё время просто, за прихожей — горница. Чтобы экономить тепло, по просьбе Фимы, после смерти Васея Белоуса, Пётр Еремеевич и забил одеялом проход в горницу.

За русской печью на кухне — лежанка Васея, туда и перебралась Фима после смерти старика-мужа. Жизнь распорядилась так, что и наследников у неё не остаётся. Сын служил в Афганистане и погиб. Жениться не успел. Родные сёстры думать о Фиме забыли, раскидала жизнь каждую куда. И будто нарочно, никого не оставила рядом, в Сибири. За мужьями уехали в своё время, теперь доживают век или дожили его «за границей». Не приехать к ним, не уехать от них. Разорвали бездумно и безумно Россию на куски, разъединили силой народы и родственников.

В старости уже нет злобы в душе на время и на плохих людей. Покорно и смиренно принимала Фима разлуку с сёстрами. Васеевы родственники — в городах, и никто стариками последние десять лет не интересовался, в гости не приехал. Старость обременительна для самого человека, но ещё большим бременем эта старость для тех, кто обязан старикам своим появлением на свет.

Покойница Фима скорого конца своего не предвидела. Жить она ещё могла самостоятельно не один год. Гроб пришлось делать Петру Еремеичу. Об убиенной односельчанке немногочисленные жители села уже к обеду узнали. Горе сплачивает русских людей. Старухи прибрали от многолетней пыли горницу, протёрли влажной тряпицей стекло иконы Казанской Божьей Матери, поставленной в красный угол давно, молодой когда-то Фимой. Икона старого письма и досталась Фиме от бабушки, которая привезла икону «из Расеи, когда ехали на новые земли обживаться».

После смерти старика Белоуса забитой горница простояла при закрытых ставнях пятнадцать лет. Круглый стол на точёных балясинах с центра убрали. Поставили две табуретки под гроб.