Я заглядываю туда на минуту.
Родители уютно устроились в креслах (каждый в своем) и смотрят телевизор. Показывают олимпийские соревнования в Инсбруке; тоненькая, словно былинка, девушка скользит по зеркальному льду. Пятьдесят лет вместе! Они сидят рядом, утомленные, умиротворенные, но не утратившие жажды жизни.
И по-моему, счастливые.
Мне вспоминаются строки стихотворения, которые я прочитала весной сорок пятого, после чего на всю жизнь полюбила Петера Вереша:
Нам до́лжно привнести сюда извне
весь мир великий —
все лучшее, прекрасное, святое,
что в жизни есть.
Перевод Т. Воронкиной.
Дед умер за два года до моего рождения, и все-таки я не могу примириться с мыслью, что не знала его.
Мои старшие братья и сестры очень любили деда. Но понапрасну я расспрашивала их, они сами тогда были еще слишком малы, чтобы описать мне его. Дети — и этим многое сказано — очень любили своего деда. Кому удается найти путь к чутким детским сердцам? Лишь тому, кто любит их. Кто знает, что быть ребенком — несчастье. Кто делает им подарки, потому что чувствует в этом потребность, не так, как взрослые, которые одаривают друг друга по привычке. И дарит не электрическую железную дорогу или водяное ружье, а что-нибудь такое, чего нельзя купить и что будет принадлежать только им.
Я в детстве не знала ни деда, ни бабушки. Правда, одна моя бабушка была жива, но жила отдельно от нас; это была строгая старуха, и мы побаивались ее. Но вот дедушку я могу себе ясно представить. Могу представить, как теплым майским вечером он сидит на колоде в саду и вырезает дудку для внуков. Рукояткой ножа легонько постукивает по ветке бузины, чтобы отбить кору и снять ее целиком, и при этом тихонько напевает:
Играй, дудка, хорошо,
Положу под колесо,
А оттуда выну —
За шесток задвину,
А оттуда выну —
И в колодец кину
Со водой горючей
Да землей зыбучей,
А оттуда выну…
Внуки затаив дыхание слушают деда, сидя на корточках вокруг него, искренне веря, что от этой песенки-заговора и сама дудка запоет. Положу под колесо… Да и в самом деле, как не верить? Ведь и каждый из них тоже запел под колесом в своей люльке.
Помимо смерти мне известны два момента из биографии деда. В восемнадцать лет он женился, взял против воли родителей девушку без приданого, и отец лишил его за это наследства. Какого наследства, толком не знаю, но, видно, было что-то, чего он мог лишить, — ну, дома, по крайней мере. И тогда юных строптивцев пустил к себе жить бездетный дядя. Потом потянулись долгие десятилетия, и в конце концов дед умер; чем была заполнена его жизнь помимо того, что он воспитал шестерых детей, сколько я ни билась, выспрашивая, ничего не могла узнать. Наверное, в его жизни и не было никаких событий, просто жил человек трудовой жизнью крестьянина, определяемой временами года. «Играй, дудка, хорошо..» Вероятнее всего так. Но даже по тому немногому, что мне известно о деде, чувствую я в нем широту вольной души. Во всяком случае, плохо, что он ушел, не оставив по себе никаких осязаемых следов.
Углубляясь все дальше в прошлое, я добираюсь еще до одного события в жизни деда. Однажды летом, когда деду было два года, его отец отправился на жатву в дальнее поместье, откуда должен был вернуться домой лишь в конце недели — переменить порты и рубаху и запастись едой. Матери его в то время недужилось, и она целыми днями лежала на соломе, постланной на крыльце. (Летом спали не в доме, а на крыльце — на соломенной подстилке! Какая важная деталь и как важно, что память сохранила ее!) Мать положила рядом хлеб и поставила воду: боялась, что не хватит сил подняться и накормить двухлетнего сына. Ребенок, играя, ползал возле нее.
Они жили на краю села, и мало кому случалось проходить мимо дома. Через какое-то время соседки приметили, что Мари лежит на соломе в очень уж странной позе и даже не шевельнется. Подошли поближе; женщина была мертва. Ребенок сидел у ее изголовья и запихивал ей в рот кусочки хлеба — он кормил мать.
Теперь передо мной часто возникает эта картина. Людей нужно кормить хлебом, но пока они живы. И сердца также следует питать красотой. Красотой и добром, а не только страхами и тревогой, которыми порою терзаем мы себя… Этот наказ оставил мне дед вот уже сто десять лет назад, а я только теперь начинаю к нему прислушиваться. Но все-таки начинаю.
Перевод Т. Воронкиной.
ЭРЖЕБЕТ ГАЛГОЦИ (родилась в 1930 году) — известная венгерская писательница, депутат Государственного собрания ВНР, лауреат трех премий Аттилы Йожефа и премии Кошута. Основные книги: «На полпути» (повесть, 1961), «Безжалостные лучи» (репортажи, 1966), «Лучше пусть болит» (рассказы, 1969), «Социализм под камышовыми крышами» (репортажи, 1970), «Паутина» (повесть, 1972), «Нет доказательства» (рассказы, 1975), «Нож рядом» (рассказы, 1975), «Общая вина» (повесть, 1976), «По закону и вне закона» (повесть, 1980). В русском переводе рассказы Э. Галгоци печатались в антологиях и журналах, в том числе и в журнале «Иностранная литература»; в издательстве «Прогресс» вышла ее повесть «На полпути» (1973), в издательстве «Художественная литература» — повесть «Церковь святого Христофора» (1981).