Вдова - [60]

— Много у нас на заводе врагов народа разоблачили.

— Немудрено голову срубить — мудрено приставить. Я врагам народа не защитник. А честного обидеть боюсь. Обида душу калечит. Председатель я. Коммунист. Люди мне доверяют. Они — мне, я — им. Без этого колхоз не поднять. Да и страна на том держится, на взаимном доверии партии и народа. Сила наша в этом несокрушимая, Василий.

— Оно так, — согласился Василий. — Слова твои верные. А бдительности не теряй.

— Бдительность — штука нужная... А думается мне, что, целясь в волка, попадаем мы иной раз в коня.

— О чем ты? — не понял Василий.

— Так... Думы иногда мучают. Зряшные ли, нет ли — не пойму. Пойдем в дом. Слышь, песню заводят.

В воскресенье Василий до свету отправился рыбачить. С вечера сказал, что уйдет, место Даше назвал — за Заячьей поляной, и велел, как встанет, приходить с ребятами есть уху. Спали Даша с Василием на сеновале, крепок сон от милого запаха сухих трав, и не слыхала Даша, как ушел Василий. Проснулась — одна. И беспричинно дрогнуло у нее сердце, занесло в голову нелепую мысль, что навсегда ушел от нее Василий. Позже, когда рассказывала бабам об этом предчувствии близкой разлуки, удивленно качали бабы головами.

А день был ясный, золотистый, солнце гляделось в щелки сеновала, пылинки играли в светлых полосках. Ребятишки шумели во дворе. Даша встала, огородами вышла к речке, умылась.

Маша с Варькой на руках сидела на чисто вымытом крылечке. Дарья взяла Варьку, покормила грудью. Клавдия еще не вернулась с фермы — она работала на ферме дояркой. Егор в огороде картошку окучивал.

— Ну, кто со мной пойдет уху хлебать? — спросила Дарья.

— Я, я! — закричали Митя с Нюркой и Мишу за руки с собой приволокли.

— Пойдем и ты, Маша, — позвала Дарья.

Девочка сдержанно улыбнулась.

— Бате надо помогнуть картошку окучивать.

«Надо бы и нам с Василием тяпками помахать, — подумала Даша. — Рыбалка его поманила...»

Даша пошла к брату на огород.

— Отдохни, Егор... Мы с Василием вечером пособим.

— Вы — гости, — сказал Егор, вытирая рукавом вспотев шее лицо. — Гуляйте себе на здоровьечко...

С Варькой на руках Даша шла по тропочке вдоль реки. Митя, Нюрка и Миша гуськом бежали впереди, а она — следом, как пастух за говорливым табунком.

Голубое небо купалось в Плаве, облака, будто огромные гуси, плавали в воде. Солнце каждую травинку грело. Стрекозы гудели. Ребятишки за бабочками гонялись по белому от ромашек лугу. Дивно, мирно, солнечно было вокруг. И на сердце у Даши — так же мирно и солнечно. Последний раз в жизни было в тот день так легко ей и безмятежно, никогда уже после не выпало столь бездумно- счастливого дня.

— Дым! Дым! —закричал Митя звонко и весело.

Нюрка с Мишкой подхватили:

— Дым! Дым!

— Костер там наш, — сказала Даша. — Бегите наперегонки.

Мальчишки кинулись вперед с жеребячьим визгом. Нюрка от них отстала, заревела. Даша взяла ее за руку.

— Не гонись за парнями-то, мы с тобой степенно пойдем.

И пошли степенно. Обе босые. На Нюрке сарафан цветастый, на Даше юбка широкая, кофта белая с горошком грудь обтягивает. Платок Варька сдернула с Дашиной головы, махала им и гугукала, довольная.

Василий, улыбаясь, вышел из кустов, заспешил навстречу. После часто вспоминала Даша, каким его увидела тогда, в последний мирный день: волосы, упавшие на лоб, и улыбку, и светлый взгляд, и босые, незагорелые ноги, и косоворотку синюю с перламутровыми пуговками, не застегнутую у ворота... Нюрка кинулась отцу навстречу, он ее подхватил, над головой поднял. Потом на костер ей показал, она побежала к мальчикам.

— Рыба сегодня хорошо клевала, — сказал Василий.

Он рыбу успел уже почистить и на три лопуха кучками сложил. Окуни отдельно, пескари да ерши — особо, а на третьем лопухе щучка лежала с килограмм весом. Над костром перекладинка пристроена на двух рогульках, вода в котелке кипит. Василий и картошку и лук из дому прихватил, чтобы Даше не тащить, и ложки деревянные, и соль — все с вечера собрал.

— Кто не искупается, тому и ухи не достанется, — сказал Василий ребятишкам.

Они — бегом к речке, только плеск пошел.

— Ступай и ты искупайся, Даша. Я за Варькой пригляжу.

Варька лежала на пеленке, кинутой на траву, сучила полными ножонками, играла деревянными ложками, стукая одну об другую.

Даша зашла за мысок поодаль от ребятишек, разделась, дала солнцу понежить крепкое свое тело. Охолонувшись, забрела по пояс в реку, раздвинула руками тугие, прозрачные струи, умыла лицо и поплыла...

Потом все сидели вокруг котелка, хлебали уху. Вместо тарелки каждый сорвал себе лопушок, в речке вымыл. Целые рыбки на лопушке раскладывали, ели с черным домашним хлебом. Ухой пахло, хлебом, травами, медом. Река плескалась о берег. А в небе звенели жаворонки.

Если бы в эту минуту кто сказал про войну — кажется, не поверили бы Даша с Василием. А уже шла война. В первый же час сгубила она больше людей, чем в Серебровске и Леоновке вместе было жителей. Села глотала целиком, в самое сердце городов кидала бомбы.

После полудня на небо откуда-то набежали тучки, и Даша, боясь за Варьку, заторопилась в деревню. Ребятишки теперь уже не гонялись за бабочками, плелись позади старших, набегавшись и уморясь. Варька спала у Даши на руках.