Вдова Далила. Ужас - [66]

— Ну, в таком случае, выпьем еще рюдесгеймера, — предложил великан, уже заметно оживившийся после первой бутылки белого вина.

— Мне все равно, можно и его, но я уверен, что ты заказываешь его не без задней мысли.

— Ты это о чем?

— Какое-нибудь воспоминание или что-нибудь в этом роде. Вероятно, когда вы здесь сидели в последний раз, она заказала именно это вино. Признайся-ка, а?

— От тебя, брат ничего не скроешь, — проворчал атлет, наполняя свой стакан.

— Ты все еще любишь Зоннен-Лину? — спросил сыщик.

— Нет, я больше не люблю ее! — закричал великан и стукнул кулаком по столу.

От этого удара два стакана разбились вдребезги.

— Ах, не рассказывай мне сказки, — проговорил Зиг. — Невозможно за одну минуту разлюбить женщину, которую обожал.

— Обожал, боготворил! — тяжело вздохнул гигант. — А она, похоже, не любила меня.

— Так всегда бывает, — продолжал философствовать сыщик.

— Если бы ты знал, что эта женщина значила для меня.

— Знаю, все они одинаковы. И чем безразличнее она относится к тебе, тем больше ты ее любишь, не так ли?

— Да, но я не хочу больше об этом, а то слишком много всего наговорю, — произнес Пауль, залпом махнув стакан вина.

«Хорошо, что я это понимаю, — подумал Зиг. — После завтрака мы к этому еще вернемся».

— Ну, что же ты не ешь? Может случиться так, что тебе еще очень долго не придется так хорошо завтракать, — обратился он к атлету.

— Почему это? — спросил Пауль, поднимая голову.

— Что значит почему? Ведь ты и сам знаешь, что казна не угощает рюдесгеймером в тюрьмах.

— Знаю, но может, я больше не желаю поступать на иждивение казны, — сказал Пауль, глядя сыщику прямо в глаза.

— Вот как? — ответил тот спокойно. — Но, кажется, сегодня утром я имел удовольствие арестовать тебя.

— Верно! Но кто же помешает мне уйти, когда я позавтракаю?

— Я!

— Ты? — рассмеялся великан. — Посмотри на меня!

Он встал и головой чуть не коснулся потолка.

— Ну, — сказал Зиг, изучив его как следует через пенсне, — ты действительно красивый мужчина. Это я всегда знал, но с твоей стороны как-то неделикатно подчеркивать свои преимущества в моем присутствии.

— А ты видел мои плечи? — продолжал атлет, с удовольствием рассматривая себя в зеркало, висевшее за Зигом. — После завтрака, — добавил Пауль, присаживаясь, — я могу прихлопнуть тебя, и ты не успеешь и пикнуть. Я брошу тебя под стол и спокойно вернусь к своим делам.

— Конечно, — признал Зиг, — все это очень легко сделать, но…

— Но что?

— Во-первых, ты даже не сможешь дотронуться до меня.

— Какие глупости!

— Вовсе нет! — И Зиг, вынув из кармана револьвер, спросил:

— Узнаешь?

— Да ведь это мой револьвер!

— Совершенно верно. Ты забыл про него в порыве отчаяния, и поэтому я прихватил его с собой. Если бы в твое отсутствие у тебя произвели обыск, то оружие скомпрометировало бы тебя, вот я и захотел избавить тебя от этой неприятности… Но что бы нам попросить на десерт? — любезно продолжал он. — Может, кусок рокфора и мокко с коньяком? Ты ничего не имеешь против?

— Ничего, — проворчал атлет.

— Кроме того, я обещал организовать тебе свидание с Линой. Ты же не помешаешь мне исполнить обещание?

— Ну, свобода мне дороже женщины! — хвастливо заметил Пауль.

— Да, но Зоннен-Лина для тебя не обычная женщина, а божество.

— Я еще увижусь с ней.

— Да, лет через десять, через полгода, а может быть, и через две недели. Но ты хочешь увидеть ее сегодня, сейчас же, чтобы высказать ей все, что наболело…

— Конечно, — прорычал атлет, опорожняя очередной стакан. — А потом я задушу ее своими собственными руками.

— Этого я бы на твоем месте не делал, — проговорил Зиг, убирая водку со стола.

Сыщик хотел, чтобы Пауль был слегка навеселе, но вовсе не желал, чтобы тот напился.

— Почему я не должен этого делать?

— Потому что глупо убивать, если можно отомстить иным путем.

— Каким?

— Зоннен-Лина испугалась, что ее могут посадить в тюрьму, и выдала тебя со всеми потрохами. Теперь твоя очередь — сдай ты ее. Лина ведь не раз помогала тебе в проделках. Одно твое слово, и она попадет под суд.

Атлет подумал с минуту и ответил:

— Нет, я готов убить ее, но не хочу видеть, как она страдает.

«Пожалуй, — подумал про себя Зиг, — этот негодяй человечнее, чем я думал».

Затем он продолжал вслух:

— Видишь, значит, ты все еще ее любишь.

— Да, я люблю ее, люблю, — проворчал атлет, вставая.

— Но ты совсем не ревнив.

— Я не ревнив? Ну…

— Нет, сын мой, ты не ревнив. Если бы ты был ревнив, ты бы сделал все, чтобы держать ее в заключении, чтобы она больше не могла обманывать тебя.

— Но ведь я же говорил тебе, что хочу убить ее, — произнес атлет, сжав руки сыщика в своих, так что они захрустели. — Я не ревнив? Да я же из ревности убил человека!

— Не говори мне о таких вещах, иначе я буду вынужден доложить об этом кому следует.

Сыщик знал, что влюбленные и пьяные говорят охотнее, когда делаешь вид, будто сам откровенен с ними.

— Ну, так донеси на меня, — взревел атлет, — мне все равно! Раз Зоннен-Лина предала меня, то мне лучше на виселицу, чем в тюрьму!

Пауль схватил бутылку водки, и Зиг не стал отнимать ее. Приложившись к горлышку, великан сделал несколько больших глотков, а потом тихо заговорил, наклонившись к сыщику: