Вдова - [100]

Тут следует долгая пауза, и я живо представляю, как бесится этот Терри на другом конце линии. Кейт говорила, что его вовсе не боится, что он чуть ли не душка, но я как-то в это не верю. Видела я, как она, сжав руку в кулак, кладет ее на солнечное сплетение и тихонько ею ворочает, когда шеф начинает разносить ее по телефону. И эта ее скупая напряженная улыбка сама обо всем говорит.

– Как там материал? – спрашивает Кейт, чтобы сменить тему. Она имеет в виду свою статью. Вот, я уже начинаю понимать их язык!

Я отправляюсь к себе наверх, чтобы немного отдохнуть в тиши и уединении.

Спустя немного времени Кейт тоже поднимается и стучится ко мне в спальню.

– Джин, я завариваю чай. На вас приготовить?

Итак, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Забавно, как все у нас движется по кругу! Я отвечаю, что молока все равно нет, и тогда Кейт предлагает организовать нам доставку кое-каких продуктов.

– Может, составим список? – спрашивает она из-за двери.

Я спускаюсь в гостиную и сажусь с ней рядом. Кейт начинает записывать все то, что нам понадобится.

– Что бы вы сегодня хотели на ужин? – спрашивает она, и меня даже разбирает смех. Можно подумать, мы тут, как нормальная семья, станем обсуждать, что приготовить – рыбные палочки или курицу карри!

– Мне все равно, – отвечаю. – Смотрите сами. Я не голодна.

Кейт отвечает «ладно» и заносит в список хлеб, масло, чай, кофе, жидкость для мытья посуды и бутылку вина.

– Зашлю в магазин Мика, он закинет нам все это по пути, – говорит Кейт и тянется за телефоном.

Она зачитывает Мику список, и, похоже, он очень медленно во все это включается, поскольку ей приходится каждый пункт повторять дважды. К концу Кейт уже начинает раздражаться и, вешая трубку, испускает шумный вздох.

– Ох уж эти мужики! – восклицает она и даже выдавливает смешок. – Что же это они беспомощные-то такие?!

Я говорю, что Глен никогда в одиночку не ходил в магазин. Даже со списком на руках.

– Терпеть не мог ходить по магазинам и вечно покупал что-нибудь не то. С чтением этикеток он вообще не заморачивался и по ошибке притаскивал домой то джем для диабетиков, то кофе без кофеина. Мог купить лишь половину ингредиентов для какого-то блюда – и уже ему все надоедало. То забывал купить банку томатов для спагетти болоньезе, то мясо для кассероли. Может, он специально это делал, чтобы я больше не просила?

– Вот и мой «старикан» – совершенно то же самое. Прямо тяжкая повинность! – Она скидывает туфли и начинает шевелить большими пальцами на ногах. Так по-домашнему, как будто совсем тут обжилась. – Вся ирония в том, что, когда с Гленом произошел несчастный случай, он как раз ездил за покупками.

Кейт уже называет его Гленом. Поначалу это был исключительно «ваш муж», но теперь ей кажется, будто она хорошо его знает. Достаточно знает, чтобы так о нем говорить. Как же она ошибается!

– Вообще, он вовсе не имел обыкновения таскаться со мной за покупками, – объясняю я. – И до того, как все это произошло, он никогда со мной и не ходил. Обычно, пока я затаривалась продуктами, гонял в футбол с командой таких же, как и он, любителей. А после того как побывал в тюрьме, некоторое время ходил везде со мной, чтобы мне не приходилось в одиночку сталкиваться с людьми. Говорил, что тем самым хочет меня защитить.

Спустя какое-то время он передумал меня сопровождать: люди вокруг вроде бы перестали говорить в лицо гадости. Хотя вряд ли они перестали мысленно называть его детоубийцей. Просто оскорбления в наш адрес, наверное, уже не вселяли в них азарт и чувство новизны.

– В день гибели Глен сам настоял, чтобы пойти со мной. И в самом деле, странно.

– А почему настоял? – спрашивает Кейт.

– Мне кажется, он просто не хотел упускать меня из виду.

– Но почему? Вы что, планировали в «Сейнсбери» совершить побег? – усмехается она.

Я пожимаю плечами:

– В ту неделю все у нас как-то стало напряженней.

«Напряженней», на самом деле, очень мягко сказано. Мне казалось, атмосфера у нас сгустилась настолько, что я не могла нормально дышать. Я то и дело садилась на стул, стоявший в садике у задней двери, пытаясь найти какое-то облегчение, но ничего не помогало. Я задыхалась от собственных мыслей. Я все время пыталась их прогнать. Закрывала глаза, чтобы их не видеть. Включала погромче радио, чтобы не слышать их. Но они все время меня преследовали – только держась вне досягаемости, дожидаясь, когда я ослабею.

В последний понедельник перед смертью Глен принес мне в постель чашку чая. Иногда он это делал. Сел на постель и уставился на меня. Еще не до конца проснувшись, я стала подкладывать себе за спину подушки, чтобы сесть поудобнее.

– Джин, – произнес он глухим, бесцветным голосом. Совершенно мертвым. – Мне плохо.

– А что с тобой? – спросила я. – Снова болит голова? У меня там в шкафчике в ванной есть очень сильные обезболивающие.

Но он замотал головой:

– Нет, не голова. Я просто весь измучился. Всю ночь не мог заснуть.

А то я не знала! Он всю ночь за спиной у меня ерзал и ворочался, и я слышала, как он несколько раз за ночь поднимался.

Вид у него и правда измотанный. И сильно постаревший. Кожа посерела, под глазами пролегли темные круги. Бедный Глен.