Вдоль по лезвию слов - [44]

В этот момент губы Карла уже нашли мои, и мы целовались, как неопытные щенки, в первый раз. Я испытывал возбуждение, мой член напрягся. Карл поместил руку мне в промежность и сжимал его через брюки.

Но в какой-то момент я отстранился.

«Нас могут заметить», – произнёс я.

Он тоже понимал это.

«Увидимся завтра», – сказал Карл и провёл рукой по моей щеке.

Я развернулся и быстро, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Дома я прошмыгнул в свою комнату и лёг на кровать. От ужина я отказался, сославшись на то, что очень устал. Сомнения терзали меня. Страшная мысль пришла в голову в связи с недавними событиями в университете. Возможно, думал я, однополые отношения являются прерогативой неарийцев. Возможно, в моей родословной есть погрешности, и я случайно прошёл тест – так же, как это произошло с Максом Штайном. Мои размышления подогревались и тем, что я практически не помнил отца, и самим фактом его таинственного исчезновения. Кто знает, почему он пропал. Возможно, в Южной Америке он не прошёл какой-то генетический тест, и отклонения позволили вычеркнуть его из арийских рядов.

Длительное время я стоял у зеркала и внимательно рассматривал своё лицо, а затем, раздевшись, и тело. Чем-то я напоминал знаменитого героя Карла фон Мюллера, служившего одним из пропагандистских образцов арийской внешности. Причём у меня был более волевой подбородок, что ещё сильнее подчёркивало чистоту моей крови. Длинный узкий нос, высокий лоб, голубые тевтонские глаза – все признаки арийца налицо. Но недочеловек жил внутри меня. Недочеловек тянулся своими тонкими арийскими губами к губам другого мужчины, Карла фон Барлоффа, и ничего страшнее этого я не мог себе представить.

Мне требовался совет. И я понимал, что единственный человек, способный дать такой совет, – это мой дядя Гюнтер. Мысль, что придётся с кем-то поделиться своими сокровенными (и, возможно, запретными) переживаниями, вгоняла меня в панический ужас. Но ещё страшнее казалось прийти на следующий день, сесть рядом с Карлом и как ни в чём не бывало слушать лекции очередного престарелого профессора. Я живо представлял себе, как мы пойдём после окончания занятий по той же самой аллее, и как Карл потянется ко мне, и каким сладостным будет это объятие, и какими страшными могут оказаться последствия в том случае, если подобные отношения всё же ненормальны.

После нескольких часов размышлений (мама куда-то ушла и меня не беспокоила) я твёрдо решил поделиться своей историей с дядей.

* * *

На следующий день я шёл в университет с тяжёлым чувством. С одной стороны, меня радовала перспектива увидеться с Карлом, а с другой – я боялся разговора, предстоящего после занятий. Я не стал предварительно звонить дяде, полагая найти его дома (он довольно редко бывал в своём министерстве, потому что занимал какой-то серьёзный пост и мог позволить себе свободный график работы). И всё-таки большая часть моих мыслей была – о Карле.

Когда я вошёл в аудиторию, меня постигло и разочарование, и облегчение: Карла ещё не было. Я поздоровался с однокурсниками, занял своё место и с нетерпением принялся смотреть на дверь, ожидая появления моего друга. Или больше чем друга – в тот момент я не мог толком понять.

Карл не появился. Лекция началась, а я никак не мог сосредоточиться, потому что думал о нём; профессор что-то говорил, чертил на доске, но всё проходило мимо меня, будто я вовсе не присутствовал в аудитории. Я строил всевозможные теории относительно того, что могло произойти. Возможно, Карл чем-то выдал себя, и его забрали – но тогда и надо мной висел дамоклов меч. Возможно, мой друг просто не выдержал психологического давления и остался дома, поскольку понимал, что никакой учёбы в этот день быть не может. Я терялся в догадках.

На семинарах меня не вызывали, лекции пронеслись, как в тумане, и я вышел из университета с пустой головой и расшатанными нервами. Моросил мелкий дождик, и это немного охладило мой разгорячённый ум (в переносном смысле, конечно). Кто-то, живущий внутри меня, требовал идти к Карлу, сделать вид, что просто навещаешь приболевшего товарища, обманывая себя и других. Но разум победил сердце – и я направился в сторону дядиного дома.

Дядя жил в престижном районе, на четвёртом этаже довоенного здания, в огромной шестикомнатной квартире с четырёхметровыми потолками. Когда не существовало центрального отопления, обогреть такой объём не представлялось возможным, тем более, архитектор предусмотрел камины только в половине комнат.

Я позвонил в дверь. Раздалось шарканье, несколько щелчков, и дверь открылась.

«Ба! – воскликнул дядя. – Кого я вижу!»

На самом деле он уже успел рассмотреть меня через глазок, и его удивление было деланым.

Мы обнялись.

«Проходи, проходи, – улыбался дядя. – Чаю?»

Я не отказался. Пока дядя колдовал на кухне, я обдумывал, как начать разговор. Меня всегда раздражали выдержанные в классическом стиле, вычурные интерьеры дядиной гостиной, а огромная люстра пошатывалась, когда мимо проезжал трамвай, и норовила свалиться на голову. Я никак не мог сосредоточиться и блуждал глазами по многочисленным сувенирам, расставленным тут и там по комнате. В таком состоянии и застал меня дядя, вошедший в гостиную с подносом, на котором стоял чайник, две чашки и коробка с песочным печеньем.