Вдоль горячего асфальта - [59]
Маша осторожно наблюдала за Павликом.
Обломав и подав Павлику сук, она подыскала палку и себе.
Вспоминая уроки туристского лагеря, Маша по всем альпинистским правилам не бежала с горы, а спускалась так же медленно, как подымалась бы, и Павлик, казалось Маше, тоже вспоминал уроки горного шага, и не сползал и срывался, а ступал уверенней и равномерней.
Он ожегся, и тут ему в голову пришел чудесный, выраженный точными словами образ. Он подумал об оружейной палате растений. Жаль, забыл карандаш, — надо бы записать.
Маша, как говорят альпинисты, страховала Павлика в трудных местах, но не напоминала, что палку следует ставить со стороны горы, а не пропасти, сам Павлик ставил палку именно со стороны горы и даже находил в этом удовольствие. Они достигли высохшего речного русла, заваленного стволами и колодами, и Маша по ним перевела Павлика с правого берега на левый — совсем как проводник, который вел их через Бечо, с той разницей, что на их пути из Балкарии в Сванетию под ними метался среди циклопических камней громоносный поток, здесь же они форсировали ручеек, лопотавший в смиренном тальнике.
Павлик, как показалось Маше, обратил внимание на толстые дудки диделя (пятницкое название) и на лопушник, будто выпачканный йодом, — и Маша вспомнила, из диделя Павлик и Костя делали шприцы, а из лопуха — она, Машутка, шляпы.
Павлика (уже на левом берегу), по-видимому, заинтересовали хитросплетения корней, походивших на старичков лесовичков, потом он будто прислушался к шуму источника, запертого в колодезной штольне, после чего остановился над брошенной оберткой от конфеты, поднял и стал рассматривать.
Изделие сахалинской кондитерской фабрики — конфета попала сюда, на тридцатые градусы восточной долготы, с градусов сто сороковых.
— Маша, — сказал Павлик, — тысячи километров условность! Даже воины Батыя могли занести предметы быта из Пекина к Кракову.
Это были первые слова, произнесенные Павликом после того, как Маша отпустила такси, и она, Маша, торжествовала, тем более что тропа превращалась в парковую аллею.
Сосны между тем сменились дубками, и тогда у Маши на светлом платье и у Павлика на белом костюме заиграл солнечный калейдоскоп.
Лес редел. Он, вероятно, кончался, так как надпись на доске разрешала курить и для курильщиков поставили скамью.
Павлик тотчас же сел.
— Покажи свои раны, — сказала Маша, не садясь.
Павлик показал свои царапины.
— Сколько можно сидеть! — заявила Маша, хотя не прошло и пяти минут, как Павлик сел.
Не успели они сделать несколько шагов, дубнячок раздвинулся, и распахнулись наклонные к морю, залитые солнцем пространства.
Скалы и ущелья, карьеры и закрома бункеров, провода над полями лаванды и виноградниками, водохранилища и оранжереи, группы кипарисов и за ними кемпинги и санатории, медицинские и дикие пляжи, белый теплоход у кремового мола и море — налево чуть ли не до Анапы и направо — едва ли не до дунайского устья, — все блестело и сияло, и Маша ввела Павлика в это якобы противопоказанное им, а на самом деле ободряющее сияние.
Держа курс на одинокий и тоже сияющий тополь внизу, она ушла вперед, но вдруг остановилась, так как у сверкавшей под водопроводным краном лужей ей пересек дорогу кильватерный гусиный строй.
Вы, конечно, помните: Маша боялась гусей, и только гусей, с той детской прогулки в дантовском лесу, когда она, Машутка, убежала от бабушки и московского актера.
Гуси и сейчас двинулись на нее.
Они и сейчас повернулись все сразу и, вытянув изгибающиеся шеи, наставили клювы на Машу. Павлик поспешил к ней.
Гуси, замахав крыльями, ретировались, а храброму Павлику стало хорошо, очень хорошо, великолепно стало, как в детстве, когда все выпукло и ярко, когда снега дневной луны — и те у ног, нагнись, скатай в ладонях и запусти снежком хотя бы в эту несмеяну-царевну, — Маша, улыбнись!
С Павликом так бывало, например, в городе на Амуре.
Утро и половину дня Павлик хлопотал о билетах, кроме того, потеряв семь часов на разнице между московским и местным временем, не выспался. Потому, не развязывая шнурков, он снял ботинки и лег на диван.
— Ты спишь? — кричит Маша, распахивая двери номера. — Я уезжаю!
Павлик сам придумал эту поездку, но почему обязательно сегодня!
— Можешь спать, — бегает Маша от стола к тумбочке, где нужное для поездки.
Павлик неохотно приподымается. Последние годы ему нравится комфортабельная машина, где можно удобно вытянуться, купе с индивидуальным умывальником, каюта-люкс.
Он опускает ноги с дивана и, не развязывая шнурков, зацепляет их за крючки своей обуви.
— Зашнуруй ботинки как следует, — кричит из дверей Маша, — я тебя подожду!..
Деревянные боковые улицы города пока в XIX веке, каменный центральный проспект в XX, зато новая обширнейшая площадь рассчитана на XXI век.
Автобусная остановка, как всегда, на другой стороне.
Не считаясь с обозначенными белой краской переходами («А кто-то трудился — красил!»), Маша напрямик переходит сейчас пустую площадь.
— Тебя оштрафуют! — но Маша у автобусной остановки и, разумеется, не изволит занять очередь.
Павлик трагическим шагом направляется к переходу. Площадь по-прежнему свободна от машин, но не может же он идти на красный свет! Да, он педант, скучный человек, но правила уличного движения надо уважать…
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.