Вдоль горячего асфальта - [48]

Старые соседки выписывались, и поступали в клинику новые соседки, а больная, не представлявшая научного интереса, все лежала, однако сопротивлялась болезни, и уже цвели львиный зев и бальзамин, а потом астры, и в октябре, — морозник, и, наконец, когда снег и ветер нарезали на стеклах ледяные арабески, тогда в нескольких газетах прислали живую фиалку.

— Ах, эти темные листья и лиловизна цветка — как обещание апрельского дождя!

Немыслимо не пережить его хотя бы еще раз.

Вот так и охранялся свет звезды, готовой погаснуть.

5

«Старинные авторы, — начинал Павлик следующий трактат, — сообщают об удивительных ранах: копье прошло под сердцем воина и вышло из бедра, но воин уцелел, поправился и по-прежнему держался на коне, другой же погиб от скрытой в шитье иглы — он умирал в форштадте, а вопли его раздирали цитадель…

Старик — ботинки № 45 — знал, чего он хочет, но изнемогал от булавочных уколов: от перенесения троллейбусных остановок и перепроверок полотенец в гостиницах, от уцененных мыслей жены, от узких вокзальных дверей, рассчитанных на ущемление рвущегося на перрон зайца и не предусматривающих плацкартного путешественника в 110 кило, — в общем от самого себя…

Уважаемые товарищи, он писал диссертацию на тему, которая тогда могла показаться фантастической, его уколола вечерняя газета и раскритиковала республиканская, а отдел кадров недвусмысленно предупредил: «У нас незаменимых нет».

Но он не бежал, как бросающий собственную голову трус. Наметив маршрут, Старик поехал на новый, еще не открытый канал, о котором страна мечтала два с половиной столетия. Радость присутствия при очередной встрече родных рек, надеялся он, вернет ему силы и позволит ринуться в атаку на маловеров и невежд.

Он продумал все детали, не учел только плановости питания, и на следовавшем из Москвы в Ростов случайном «Василии Жуковском» профессора не кормили. Центр оформил макароны лишь для студентов. Старик негодовал на Дону, а сердитый его рык слышала Кубань.

Полосатая пижама — директор ресторана захлопал в ладоши:

— Студентов прошу к столу! — И они ринулись на макароны.

Экскаваторы на своем марсианском пиршестве наклонялись, разевали и набирали полные пасти.

Старик не мог глядеть на их обжорство. Он сдерживался, но не сдержался:

— Когда будут кормить профессоров?

Минул час, второй, третий, а профессоров не кормили, тогда старшее поколение бросилось искать ресторатора, но он, сменив пижаму на москвошвеевскую пару, исчез среди прочего так называемого населения.

Старик мерил палубу гигантскими шагами, но хотел сидеть. Студенты же заняли все скамейки. Сдвинув их и превратив единственный лонгшез в ломберный стол, спиной, да-да, спиной к шагающим экскаваторам дулись они в подкидного дурака.

— Недопустимо!.. Потрудитесь освободить кресло! — Старик хотел рявкнуть, но не рявкнул, хотел рухнуть прямо на карты, но немного пробежал рысью и перешел в галоп, и, надо полагать, от его галопа по степному морю пронесся вихрь.

Капитан в стеклянной рубке торопился отвести речного «Василия Жуковского» за плотину, так как по лиловой степи, пригибаясь, начинала перебежку трава, и рукодельное море готово было выдать шторм баллов на девять.

Старик потерял шляпу, и шерсть у него на голове поднялась. Он метался с кормы на нос и с носа на корму, и тут холст лонгшеза вздулся, и взвилась козырная шестерка бубен, и туз пик, и вся колода, и ударило, и засверкало, хлестнуло, заструилось по цельным стеклам салона, облепленного прозрачно-зеленой поденкой.

Но капитан успел отвести теплоход за плотину.

За ней — в лиловом море ломались молнии, а внизу, перед «Василием Жуковским», светлела степь, канал и суда с камским лесом.

Грозой повредило мачты высоковольтной передачи, и электроэнергия на шлюзе отсутствовала.

Студенты с энтузиазмом вызвались вручную открыть ворота шлюза.

На капитанском мостике установили раздвижную лесенку, которой пользуются в вагонах, влезая на вторую полку, а с поручней мостика перебросили доску к тополькам над шлюзом.

После дождя было скользко, и студентам пришлось разуться.

Капитан в дождевике лично выпускал их с мостика, как парашютистов с самолета, однако вверх, так как «Василий Жуковский» полностью погрузился в затененную шлюзовую камеру.

Студенты бросились к лебедке. Тогда и Старик пушинкой взлетел на капитанский мостик, сорвал с себя ботинки и носки, вскарабкался на вагонную лесенку, забалансировал на доске и, смахнув мешавшего ему студента, достиг лебедки.

Да, уважаемые товарищи, Старик работал, как сорок тысяч юнцов работать не могут. И когда оставленные им на капитанском мостике ботинки № 45 с засунутыми в них, несмотря на лето, шерстяными носками проследовали под величественной, как ода, аркой, украшенной пучками стягов и пушек, и под рукоплескания берегов двинулись вдоль штормового неба в молниях и в радугах, то это был триумф старости и полнейший разгром всяческих сосунков.

Впрочем, сосунки, приподнявшись на цыпочки, хлопали Старика по плечу и называли в доску своим, а студент, особенно энергично отодвинутый от лебедки, с завистью сказал из «Тараса Бульбы»: «Ишь, старик собака!», и Старик не обиделся, а был польщен, и бронзовые всадники салютовали ему, и корветы на арке семафорили в честь него, и директор ресторана принес миску с внеплановыми макаронами.