Вчера - [70]

Он замолкает, переводя дух.

– Дальше.

– В восемьдесят третьем, возвращаясь в Котон после «Травиаты» в Королевском оперном театре, Алан и Лили попали в страшную аварию на шоссе Эм-одиннадцать. Алан отделался переломом руки, но Лили, получив множество повреждений, скончалась на месте – так было объявлено. Алан женился во второй раз в девяносто четвертом году, на танцовщице-моно из Беларуси по имени Агнесса Иванова. В конце концов он тоже умер – в две тысячи восьмом году, от сердечного приступа… – Тоби неожиданно хихикает, – занимаясь сексом в отеле «Риц» со своей личной помощницей Нолой Барр. Но вам должно быть интересно вот что, сэр: у Алана Уинчестера осталась дочь от Лили Ферреры. Она родилась в семидесятом году. Ее звали Анна Мэй.

– Господи боже.

– Я также позвонил еще раз в Сент-Огастин, – говорит он. – Представился бухгалтером из Швейцарской службы по делам наследования. Сказал, что проверяю старые счета и нашел расхождения в платежах. Возможно, из-за путаницы в том, сколько времени у них провела Эйлинг. Попросил сверить даты – когда именно она там лечилась. И знаете что?

По его лицу расползается триумфальная гримаса.

– Эйлинг была в Сент-Огастине с мая девяносто шестого по январь две тысячи тринадцатого, – заключает он.

– Ты настоящий талант, Тоби, – говорю я. – Я представлю тебя к повышению. Первоклассная работа.

– Повышение никому не повредит, – говорит Тоби, снова хихикая. – Чем выше этаж, тем лучше обзор, это я усвоил. Что еще мне сделать?

– Пока ничего. Я позвоню, если что-то понадобится. Отличная работа, Тоби. Просто отличная.

– Спасибо, сэр. – Тоби потешно салютует и исчезает за дверью.

Я шагаю к окну в надежде на глоток свежего мозгоочистительного воздуха. Я со свистом делаю глубокий вдох, но через секунду понимаю, что наполнил легкие раскаленным выхлопом проезжавшего мимо автобуса. Я строю рожу голубю, расположившемуся чуть ниже на жердочке, – птица отвечает мне столь же пренебрежительным взглядом. Ветер за день разгулялся – заблудившийся бумажный пакет описывает по Парксайду энергичные броуновские круги. На Паркер-Пис – большой зеленой поляне неподалеку от полицейского участка – бегают несколько мальчишек и одна девчонка. Один тащит желтого воздушного змея с оранжевым хвостом. Змей парит в воздухе, словно гриф в восходящем потоке.

София Эйлинг и Анна Мэй Уинчестер – это, вне всякого сомнения, одна и та же женщина.

Я должен был это понять намного раньше. Какая жалость. Я точно выяснил бы это несколько часов назад, если бы не чертов выцветший поляроид.

Теперь все сходится. Особенно если в айдае Софии содержится не зерно правды, а чуть больше. Даты, по крайней мере, совпадают.

Может, этот дневник не просто выведет меня к правде: может, в этом дневнике и есть фактическая правда.

Итак, Софиина жажда мести родилась из чего-то такого, что проявлялось в течение нескольких месяцев и привело ее к долгосрочному заточению на Внешних Гебридах. Это что-то зажгло неугасимый пожар ненависти к Марку Генри Эвансу, который тлел в ней подспудно все годы ее вынужденной изоляции.

Но из-за чего с самого начала могла вспыхнуть такая кошмарная злоба? Уж точно не из-за разбитого сердца.

Пожалуй, стоит отбросить рациональные доводы и поставить себя на место Софии со всеми ее травмами и памятью. Извращенной, как ее высоченные шпильки. Представить, каково это – из обычной дуо вдруг превратиться в человека, который после двадцати трех лет помнит все. Допустить, что она пишет правду, – это нужно сделать, если я хочу понять, почему она так стремится уничтожить Марка Генри Эванса и что настолько ужасное он ей сделал. Ученые, между прочим, нашли генетический выключатель кратковременной памяти. А то, что однажды выключено, можно включить снова. Была же недавно в газете заметка о сумасшедшем психиатре, который лупил моно палками по голове и тем углублял им память. Может, и есть шанс, ничтожная вероятность того, что обычный грешный человек обретет в один прекрасный день полную память.

Значит, если я теперь София и могу вспомнить все (оставим пока нечеткие фрагменты и обрывки), то какое из этих воспоминаний будет самым травмирующим?

Желтый змей вдалеке, спрямляя путь, поднимается по диагонали над детьми и зеленой лужайкой.

Воспоминание о том, как Марк бросил ее ради Клэр? Возможно, но вряд ли. Каким бы грубым и бездумным способом Марк ни променял шатенку-дуо на блондинку-моно, это случилось почти двадцать лет назад. Обычно люди такое переваривают и живут дальше. Факт: учебник по мотивации уголовных преступлений утверждает, что вражда, основанная на неразделенной любви, редко продолжается долго, в этом ее отличие от затяжных денежных конфликтов. Строчка из дневника «этот идиот бросил меня двадцать лет назад ради фифы с большими сиськами» содержит куда меньше эмоционального заряда, чем фраза «этот идиот задолжал мне кучу денег, и теперь мне нечем платить за квартиру».

Безответная любовь, скорее всего, не фактор.

Я смотрю, как желтый змей танцует над детскими головами, выписывая веселые зигзаги.

Скажем, память о Марке как-то связана с долгим заточением Софии в Сент-Огастине? Двадцать лет назад Марк мог написать докторам письмо, что она ненормальная (как это сделал я). Наши письма позволили психиатрам подтвердить диагноз и отправить Софию на Внешние Гебриды. Но ведь тщательно спланированная «месть» растянулась у этой женщины на два долгих терпеливых года. Должно быть что-то еще. Что-то радикальное.