Вчера, позавчера… - [25]

Словом, Богданов-Бельский не отставал от духа и увлечений своего времени… Это был «свежий ветер» на выставке с традициями 60-х годов.

«Передвижная» устраивалась в залах «Поощрения художеств», на Морской. Это была традиция!

Осенние и весенние выставки были менее идейны. Участники их были все «окончившие Академию», «декаденты» на них не допускались.

Люди, читавшие «Аполлон», часто могли наткнуться на весьма иронические упоминания на его страницах об этих выставках! Они были лишены того, что мы можем назвать «прогрессивные» течения в искусстве! Все на вкус среднеевропейского мещанина или буржуа. С этой точки зрения они были на уровне так называемого немецкого импрессионизма, то есть академизм плюс умеренное заимствование «кое-чего» и от импрессионизма лет через сорок после его появления! Но, конечно, только не в пейзажах!

Были на них и некое местное течение «куинджистов». Рерих в первые годы «Мира искусства» был с куинджистами, а совсем не с Бенуа и его друзьями!

Там выставлял свои полотна, посвященные Пскову, Горбатов, Зарубин со своими сценками и пейзажами, написанными в Бретани. Это уж «европеец» настоящий, умеренный и благополучный!

Но много было там и чисто «рыночного» товара! Организации эти были «приятельские» и поэтому извиняли «дешевку» друг у друга!

«Мужская акварельная» — выставка серьезная и уважаемая «знатоками», несменяемым ее председателем был Альберт Бенуа. Среди участников много архитекторов, так же как и сам председатель по образованию питомец архитектурного отделения. Г. Косяков, В. Суслов ее постоянные участники. Тема многих акварелей — наше северное деревянное зодчество. Здесь же выступал отец моего друга Сережи Хренова, пользовавшийся успехом у петербургских любителей, также архитектор и акварелист.

Его тема — охота. Зима, стог сена, лоси щиплют из-под шапки снега душистое яство. Эта тема варьировалась им на все лады.

«Женское общество акварелисток». Амазонки акварели! Здесь преобладают темы «роскошного быта»: интерьеры, уголки богатых, аристократических гостиных, натюрморты — дорогие вазы севр, сакс с гортензиями, альпийскими фиалками, хризантемами и, конечно, розы, розы, розы.

Состав этих акварелисток весьма фешенебелен: здесь выставляют даже великие княжны, а графинь, баронесс — целый придворный штат какого-нибудь немецкого княжества. И я должен сказать, что они владели акварелью нисколько не хуже иных членов МОССХа или ЛОССХа.

Везде были свои посетители, знатоки, любители, покупатели. Я только один раз видел пустую залу — на выставке «Нового общества художников». Это общество возглавляли Д. Кардовский со своей женой О. Делла-Вос-Кардовской. У выставки не было четкого лица, так, туманно, неопределенный эстетизм, аккуратно и чистенько — как будто и «Мир искусства», однако же не так, чтобы уж слишком «мирискусно». Главным образом выставлялись на ней ученики Кардовского. Культурные молодые художники, «грамотные» по понятиям своего мэтра! Не чуждые новым веяниям, в смысле культа старины, доскональности костюмной и мебельной, но какие-то «пересушенные» и заделанные, так сказать, излишне добросовестны и добродетельны! Эротики… боже сохрани! Намеки на которую частенько появлялись в «Мире искусства».

Словом, я бы сказал: это «Молчалины в искусстве». Быть может, именно на этой выставке и не было «своей публики»! Да и покупалось там слабовато!

Не было ни утонченного, «элитного» вкуса и не было настоящей добротной, подлинной пошлости! «Ни в январе Матвей, ни в июне Тимофей»!

Была еще постоянная выставка (с небольшим перерывом на лето) — «Художественное бюро» Н. Е. Добычиной на Марсовом поле.

Я там видел не проданные в свое время, но нашумевшие холсты — главным образом живопись мирискусников и некоторых модных молодых.

Увидел «Террор Антикуус» Л. Бакста, вещь несомненно изящную, ни на что не похожую, богатую своими формами, но такую бесцветную, такую серенькую, что в натуре она как-то разочаровывала… Увидел «Сон» К. Петрова-Водкина, полемику о ней я читал еще в Харькове: Репин против Бакста и Бенуа. Сколько шума было около этой картины! И тогда я, конечно, стоял на стороне Нового и Прогрессивного. Как же был я разочарован тем, что увидел! Моя прогрессивная температура сразу упала. Картина поразила меня своей надуманностью, фальшью и внутренним холодком. Особенно нарочит, выдуман и фальшив был цвет картины. Что-то химически кислотное чувствовалось в нем! В эпохе начали уже сквозить ветерки «зауми» и холодной рассудочности. Александр Бенуа сам рыл себе могилу и кидал лопату за лопатой…

«А не прав ли Репин?» — подумал я, рассматривая «Сон».

Выиграл на этой полемике Петров-Водкин; Бенуа, Бакст, Репин — все проиграли…

Выставка «Мира искусства». Помню Сомова. Его работы маслом никогда меня не пленяли, всегда мешала мне в них какая-то жесткость голоса, неисправимая ядовитость колорита. Говорили, что он околдован утонченными чарами мастеров XVIII века — Перроно, Латура, Ватто. Слова, слова, слова! Как они красиво прилепляются к явлениям в искусстве прямо противоположным! Сомов скорее напоминает русских крепостных художников двадцатых-тридцатых годов XIX столетия, чем французов XVIII века, однако холоп он, а не святой художник Сорока.