Вчера, позавчера… - [135]
— Вы про заголовок Натана Альтмана говорите? Ой, какой ужас! Лик Дьявола… Угнетенное и Угнетающее… Что-то зловещее… Разве можно давать такую графику детям рабочих и крестьян?! Да вы знаете, что это «Искусство Коммуны» там, в Смольном, никому не нравится! Моя жена работает в Смольном в отделе народного образования… Надо учебники… конечно, с картинками. Ну… я стараюсь помочь сколотить «группу». Нет, нет! — Он говорил как бы сам с собой… — Струя необходима! Выходит журнал как-то сам собой… самотеком…
Он помолчал немного…
— В ваших рисунках есть какая-то свежесть… чистый воздух… Я очень, очень надеюсь на вас… Никаких Арлекинов, никаких Пьеро, никаких Панталонов…
— Простите… Вы про какие «панталоны» говорите?
— Ну, да знаете, и про маски комедии дель арте — «маску Панталоне». Да и про графику: черные чулки и пышные белые панталоны! Она главным образом в Москве процветает… Словом, эстеты из «Весов» и «Скорпиона». Словом, «апельсинство»! Как сказал когда-то покойный Блок!
Мне вспомнились и работы самого Левицкого в журнале «Аполлон». Что-то многодельное, старательное, «грамотное» и суховатоскучное. Какие-то шуты «герцога Гонзаго», какие-то аккуратные паркеты, угнетающие по скуке, и еще перья, перья, перья!..
— Итак, я чувствую, мы понимаем друг друга…
— Да ведь хочется, чтобы и искусством как-то «пахло в этой струе», — робко сказал я. — Полезно, нужно… это одно… Но когда это без того, чтобы и «голова закружилась», — то это работа поденщика, унылого поденщика…
— Ну, как же! Как же!.. Разве бы я пришел к вам, если бы вот «этого самого» в работе, которую я вам предлагаю, — не было!.. Не позволил бы себе к вам заглянуть, перешагнуть порог!
Человек он был милый и приятный, но так, однако, какой-то процентик и бестолковщины… тоже был!
Вскоре он ушел, и, закрывая за собой дверь, он еще раз обернулся и сказал:
— Помните… никаких Панталоне и никаких панталонов!
Ничего интересного я, конечно, от этой работы не ожидал… Но военный коммунизм уже кончился, сопутствующие ему «пайки» и карточки тоже! В жизнь вошел червонец! Его надо было зарабатывать!
Разгружать вагоны на железной дороге, барки на Неве или научиться ловить этот червонец своим очень несовершенным графическим искусством!
О живописи нечего было и думать… О ней как-то все, кому ведать надлежало, перестали вспоминать.
Театр, книжная графика… это еще «хлеб»! Даже у «великих» мастеров живопись никто не покупал!
И опять через неделю раздался стук в дверь.
— Это — только для вас! — раздался голос Владимира Николаевича. — Я как увидел эту тему, так сразу и подумал: «Нет, эту уж для Владимира Алексеевича! Дудочки! Никому не дам эту тему из „ядра“! Только для него»!
Он, действительно, самым искренним образом чем-то мною был очарован, хотя, конечно, и видел как присяжный график, что я еще очень, очень незрел!
— Вот тут детишки, дети новой эпохи… Не забудьте это подчеркнуть… Ну, они тут на дворе играют… Зима, там с горы катаются. А на первом плане лепят снежную бабу! — Он запнулся. — Нет, снежную женщину!.. Нет, нет… снежную скульптуру! Ну, тут в руках у ней метла… Два уголька вместо глаз. Морковка вместо носа… Это вы будете делать с удовольствием… Предчувствую: это у вас выйдет… ну, в стиле рисунков к книге Евреинова… Там у вас Шекспир хорошо нарисован… — Он улыбнулся. — Ну, как, угодил? Да, да, позабыл сказать… Только цилиндр у него, у нее на голове не должен быть. Это, знаете, — по-немецки… буржуазный рисунок… Ну, какую-нибудь кепочку пролетарскую надвиньте на нее… Это будет и ново и забавно. Создадим графику без «панталонов».
Уходя, он опять обернулся и напомнил:
— Только не цилиндр! Заранее предупреждаю… все провалите…
Я стал работать над этим рисунком и еще над какими-то «темами», подкинутыми им в тот раз… А в голове какое-то желание состязаться с новыми рисовальщиками Европы.
А в эти годы стали проникать к нам книжки с рисунками художников Франции и Германии…
Откуда только доставал их Георгий Семенович Верейский? Но доставал и делился «показом» со своими друзьями.
Бретань глазами Вламинка! Какие черные, вкусные, бархатные пятна в его литографиях… Какая вкусная композиция стен, крыш, углов зданий!
«Арль, страна, тертая чесноком». Прозрачные и острые зарисовки Дюфи…
Немцы-экспрессионисты. Альфред Кубин, Оскар Кокошка! Как же они далеко уехали от своих «доблестных» анатомий, этой чести немецкой живописи!
Впервые увидели некоторые рисунки тростниковым пером Ван Гога. Я, конечно, знал его живопись; приезжая в Москву летом 1920 года, я видел ее в тех же особняках, но уже государственных. «Ночное кафе». «Красные виноградники». «После дождя». Перовые же рисунки были для нас новостью. Письма к брату стали широко известны только в 30-х годах.
Верейский и Воинов сразу стали рисовать тростником, тушью на больших листах энгр.
Тут вот и сказалась разница между мной и ими. Они жили в тех же квартирах, что и в 1913 году… Я — потерял все! Если доставал правдами и кривдами лист настоящей бумаги, то старался выкроить из нее по крайней мере восемь акварелей. Скоростной бег… Один бежит в дырявых валенках, другой в иностранных спортивных туфлях!
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.