Важнее, чем политика - [2]

Если в терминах культуры описывать происходящее сегодня – выяснится, что мы живем в опасном промежутке между массовой архаикой и штучным авангардом. Архаичны в массе своей производства; во многие из них никто не вкладывался, потому что это не газ или нефть – вложения окупятся не скоро, а если через пять лет завод отберут, никто тебе затраты не вернет, остается эксплуатировать морально устаревшее оборудование до полного износа. Архаична Академия наук. Архаична политическая модель ручного управления, как ни прикрывай ее демократическими атрибутами. И всю эту архаику по большей части поздно обновлять; она такая, какая уж есть. Отменить можно, заново создать другое производство, иную политическую систему – можно, а эту изменить уже нельзя. Необходимо решить, что из архаического прошлого останется с нами, потому что это важно, имеет большой символический смысл (скажем, Академия наук), а что незаметно уйдет в никуда. Но переделывать и обновлять – поздно.

А все сколько-нибудь заметные решения власти и бизнеса – авангардны. Потому что авангард гораздо проще и дешевле, чем модерн. Модернизировать – значит обновлять существующее. Несовершенное, однако поправимое. Авангард же перепрыгивает через сегодняшний день как через препятствие. Чтобы сразу оказаться там, где смелым замыслам не помешают – косная традиция, отсталая практика, изношенные технологии, привычки обывателя. Академия наук – архаика, а Сколково – типичный авангард. Идеальная модель продвинутой науки, порождающей новые производства. И пермский эксперимент прорыва экономики через культуру [2] – тоже авангард. Там никто и ничего не модернизирует; там идет речь о взрывной энергетике нового, о создании беспрецедентного.

Когда цивилизациям приходится выбирать архаику? Когда всем ясно, что из колеи уже не выскочишь, а колея прямиком ведет в пропасть. Тогда уж лучше, выражаясь языком Карамзина, «подолее постоять» и никуда не двигаться. А когда неизбежна ставка на авангард как на тотальный метод исправления реальности? Тогда, когда мы выносим приговор: все сгнило окончательно. Прыжком вперед, пока не поздно; ничего не спасаем, ничего не берем с собой, а кто оглянется на прошлое, станет соляным столпом.

Но если нет никакого промежутка, и реальность, как на распорках, растянута между двумя полюсами, архаики и авангарда, то страна может не выдержать натяжения. Конечно, многое упирается в управленческие решения, в существующий расклад политических сил, в экономическую ситуацию. Но никакая экономика, политика, тем более система управления, не переменится без перемен в сознании. Без обновленной, но не разрывающей с традицией ценностной шкалы. Поэтому пока не поздно нужно продумывать, проговаривать объемную картину мира, свободную от комплексов архаики и авангардного горения; нам жизненно нужен модерн.

* * *

Вообще же, смена многих установок началась; происходит зарождение иного взгляда на мир, себя, другого; пусть преимущественно в крупных городах и очень медленно. На политические митинги протеста собираются сотни, в лучшем случае тысячи, причем одни и те же; на них молодых не заманишь. А волонтерские проекты – развиваются. Отклик на призыв помочь инвалидам, старикам, просто так, не за деньги поучаствовать в хорошем деле, становится все более быстрым, все более широким. Идея толерантности перестает казаться чем-то далеким, абстрактным; для продвинутой молодежи быть толерантным – значит, проявлять неформальный интерес к чужому опыту [3] . Вызовы времени заставляют следующее поколение меняться, а старших – преодолевая себя – отказываться от привычки к прежнему.

Проект «Важнее, чем политика» был задуман фондом «Либеральная миссия» и осуществлен в пространстве Высшей школы экономики. Примерно раз в месяц перед студентами, преподавателями, деятелями бизнеса, юристами, экономистами, политологами выступают деятели культуры. Той, понимаемой предельно широко культуры, которая включает в себя и словесность, и театр, и кино, и журналистику в ее высших проявлениях. Это могут быть публичные лекции с последующим обсуждением, а могут быть и просто разговоры с залом; главное, что это диалог, идущий с двух сторон. Изнутри гуманитарного сословия – и изнутри «практической» среды, которая сегодня занята прагматикой. Или будет занята – в ближайшие годы. Разумеется, такие диалоги сами по себе не смогут разрушить привычную стену между теми, чья обязанность – обдумывание «идеального» и теми, кто по долгу службы и по жизненному выбору – суровый практик. Но один из множества каналов связи обеспечивают. Чем больше будет таких каналов, чем чаще люди дела и гуманитарии будут совместно размышлять о том, что связано с идеями и идеалами, тем больше шансов, что мы все же выскочим из тупика.

В этой книге собраны лишь некоторые из диалогов. Разумеется, перепечатывать стенограммы – самое последнее дело; то, что родилось в импровизации, на бумагу не ложится, слова обесточены, энергия не идет. Поэтому все диалоги были прописаны заново, без искажения смысла , но с приданием формы . Будем считать, что это – некий литературный аналог токшоу. Считается, что первое ток-шоу на американском телевидении было изобретено методом тыка. До тех пор, как полагается, в телевизионной студии спорили эксперты, а ведущий задавал им острые вопросы; публика работала ладошками – она была нужна только для того, чтобы вовремя аплодировать. Но эксперты люди неожиданные; они могут разливаться соловьем, но могут надуться на что-нибудь и отвечать односложно: да, нет, не знаю, не помню. Однажды ведущий программы Фил Донахью вдруг понял, что не знает, о чем еще спросить гостей; весь запас домашних заготовок он исчерпал, а время в прямом эфире осталось. Тогда в отчаянии он подошел с микрофоном к публике и сказал: а вы не хотите ничего спросить у наших героев? И публику прорвало. Оказалось, что ее интересует многое, и она умеет говорить. А тех, кто по ту сторону экрана, вопросы и реакции нормальных людей интересуют гораздо больше, чем многословие ведущего; с тех пор формат ток-шоу едва ли не основной на телевидении. Но никто не доказал, что книжное ток-шоу невозможно; предлагаемые вашему вниманию литературные переработки публичных встреч похожи на короткие интеллектуальные драмы; в них ощущается дыхание зала. Я, конечно, редактировал реплики, звучавшие из зрительного зала, но сознательно оставлял в них привкус устной, даже обыденной речи, не «причесывал» их.